 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
привлекают для решения задачи другое знание. Большая часть материала, рассмотренного до сих пор в
этой главе, касалась процессов «снизу вверх». В этом, заключительном разделе мы рассмотрим
процессы «сверху вниз», добавляющие информацию к той, что поступает со входа, и образующие то,
что называют продуктивной памятью.
Когда мы слышим предложение или рассказ, то часто воспринимаем его как неполное описание
реального события и используем свои общие знания о мире, чтобы построить более подробное
описание. Как мы это делаем? Мы добавляем ко входным предложениям положения, которые наиболее
вероятно из них следуют. Например, услышав, что «Майкл разбил бутылку во время ссоры в баре», мы
заключаем, что бутылка была из-под пива или виски, а не из-под молока или содовой. Этот вывод мы
добавляем к своему воспоминанию о самом предложении. Таким образом, наша общая память выходит
за рамки исходно полученной информации. Исходная информация дополняется сведениями из общего
знания о том, что чем сопровождается (например, о том, что бар ассоциируется с пивными бутылками).
Это происходит потому, что мы пытаемся объяснить себе события, о которых слышим. Продуктивная
память, таким образом, есть побочный продукт потребности в понимании мира. Многое из памяти о
реальной жизни — если не большая ее часть — является результатом работы продуктивной памяти.
<Рис. Вспоминая, что произошло при автомобильной аварии, мы можем использовать общую
память (знание правил дорожного движения или значения сигналов светофора) для составления более
подробных воспоминаний.>
Простые выводы
Часто, читая предложение, мы делаем из него выводы и храним их вместе с самим
предложением. Эта тенденция особенно сильна при чтении реального текста, поскольку выводы здесь
нужны для соединения отдельных строк. Для иллюстрации рассмотрим следующий рассказ,
предъявлявшийся испытуемым в эксперименте.
1. Прово — живописное королевство во Франции.
2. Корман был наследником трона в Прово.
3. Он так устал ждать.
4. Он подумал, что мышьяк — хорошее средство.
При чтении этих предложений испытуемые в определенных местах строят умозаключения. На
строке 3 они заключают, что Корман хотел быть королем, и этот вывод позволяет им связать 3-ю строку
с предыдущей. Но такое умозаключение не является неизбежным (Корман мог ждать и приема у
короля). На строке 4 испытуемые заключают, что Корман решил отравить короля, связывая тем самым
эту строку с предыдущей. Этот вывод опять-таки не является необходимым (отравить можно не только
короля, но и других, а мышьяк имеет и другое применение). Когда память испытуемых позднее
тестировали на предмет того, какие в точности строки предъявлялись, им было трудно отличить строки
самого рассказа от только что описанных умозаключений. То, что предъявлялось на самом деле, трудно
сохранить отдельно от того, что к этому добавляется (Seifert, Robertson & Black, 1985).
Умозаключения могут также влиять на воспоминания о зрительных сценах. Это поразительно
иллюстрирует следующее исследование. Испытуемым показывают фильм о дорожно-транспортном
происшествии и затем задают о нем вопросы. Вопрос о скорости транспортных средств задавался в двух
вариантах. Одних испытуемых спрашивали: «Как быстро двигались машины, когда они врезались друг
в друга?». Других спрашивали: «Как быстро двигались машины, когда они столкнулись?». Испытуемые,
которых спрашивали о «врезавшихся» машинах, могли заключить, что происшествие было очень
разрушительным, возможно, более разрушительным, чем им на самом деле запомнилось. Эти
испытуемые могли использовать такой вывод для изменения своих воспоминаний о происшествии в
сторону его большей разрушительности (рис. 8.17). Напротив, испытуемые, которым задавали вопрос о
«столкнувшихся» машинах, сделали бы это с меньшей вероятностью, поскольку слово «столкнуться»
подразумевает менее серьезное происшествие, чем слово «врезаться».
Эту логику подтверждают результаты тестирования памяти, проведенного неделю спустя.
Испытуемых спрашивали: «Вы видели разбитое стекло?». В фильме о происшествии не было разбитых
стекол, но испытуемые, которым ранее задавали вопрос о «врезавшихся» машинах, ошибочно полагали,
что разбитые стекла были; они делали это с большей вероятностью, чем испытуемые, которых
спрашивали о «столкнувшихся» машинах. Видимо, вопрос о «врезавшихся» машинах привел к
модификации воспоминаний о происшествии, и в этом перестроенном воспоминании содержались
такие детали, как разбитое стекло, чего в реальном происшествии вовсе не было (Loftus, Schooler &
