 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
одной успешной реакции бегства. Таким образом, можно видеть, что к несостоятельности привел не сам
шок, а невозможность контролировать шок.
---
Наблюдения Селигмана подвергались и альтернативным интерпретациям, в частности
интерпретации заученной инактивности, а именно получившие шок собаки научились показывать
моторную реакцию оцепенения («freezing») в качестве специфически видовой реакции защиты
(Fanselow, 1991).
Такие модели использовались также для доказательства процессов научения по моделям при
усвоении реакций страха. В некоторых экспериментах на приматах (Cook, Mineka, Wolkenstein &
Laitsch, 1985) путем замещающего обусловливания удалось обучить макак-резусов фобическому
поведению. Лабораторных животных ставили в конфронтацию с муляжами змей; сначала животные не
демонстрировали поведения избегания, но после наблюдения за своими собратьями с фобическим
поведением показывали внешне сопоставимые фобические реакции. Кроме того, «модели» в отличие от
«наблюдателей» жили на воле и поэтому в своей прежней жизни чаще вступали в конфронтацию с
рептилиями, благодаря чему обусловливание «подготовленными» раздражителями у них
сформировалось легче, чем у контрольных животных. Помимо наблюдения in vivo,
для приобретения
фобических реакций оказалось достаточно даже символически переданных моделей, например показа
видеокассеты (Cook & Mineka, 1989).
После исследований Павлова и американских ученых началась следующая фаза использования
моделей: делались попытки приближенно определить сходство модели и человека в симптоматологии,
этиологии и терапии. Подобные опыты проводили Вольпе (Wolpe, 1958) — для фобий, и Селигман
(Seligman, 1975) — для депрессивных расстройств. Что касается симптоматологии, то описываются (см.
Giurgea, 1986), в частности, следующие симптомы, которые нередко можно было наблюдать при
экспериментальных «неврозах» у животных.
-
Негативистическое поведение:
если животным предлагают еду — они отказываются от нее,
если еду отбирают — они начинают ее искать.
-
Кататоническое поведение: мышечная неподвижность, тики и стереотипии.
-
Фобическое поведение и навязчивости.
К этим симптомам можно добавить еще несколько:
-
Нарушенное социальное поведение (нарушения сексуального поведения, агрессивность,
нарушение субординации и социальный уход) отчетливо наблюдалось, например, в экспериментах
Харлоу.
-
Соматоформные расстройства и расстройства в гистологической плоскости (например,
развитие язв).
И все же нельзя добиться полного подобия между животным-моделью и человеком, так как при
некоторых расстройствах четкие отличия можно наблюдать уже в симптоматике, в особенности там, где
играет роль когнитивное поведение. Минека (Mineka, 1985) оспаривает информативность и границы
соответствующего исследования тревожных расстройств (фобии, навязчивости, генерализованные
страхи). При фобии это особенно касается классического обусловливания, теории двух факторов,
модели «готовности к расстройству» (preparedness-model) и теории инкубации. Границы этих парадигм
ясно очерчиваются, в частности, благодаря тому, что при многих фобиях (примерно 40-50%) нельзя
установить никаких травматических событий, приведших к обусловливанию (Ost & Hugdahl, 1981). Для
других, в частности более мягких фобий, судя по всему, важнее другие процессы, например
обусловливание второго порядка, индуцированные внутренними конфликтами страхи и научение через
наблюдение (Mineka, 1985), чему имеются многочисленные подтверждения в экспериментах на
животных.
Когнитивные компоненты не учитываются в этих экспериментах. В этом заключается явное
ограничение их функций как возможных моделей применительно к расстройствам человека. Неясно
также, в какой мере при постановке экспериментов, индуцирующих конфликт, действительно создается
конфликт, — возможно, что нарушение поведения вызывается исключительно за счет аверсивной
стимуляции. Тем не менее эксперименты на животных имеют эвристическую функцию для
исследования расстройств человека.
5.4. Расстройства как следствие когнитивных процессов научения
