 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
переместился к громкоговорителю — на этот раз справа от меня. Рискуя несколько нарушить порядок
на заседании, я переш¸л ближе к оратору. Сначала в локализации звука не произошло никаких перемен.
Но вот я стал вглядываться в говорящего и вдруг заметил жестикуляцию, увидел перед собой
говорящего человека — и тотчас же звук переместился на трибуну; я стал слышать его там, где я видел
говорящего.
Когда следующий оратор направился к трибуне, я следил за ним глазами до трибуны и заметил,
что с момента, как он взош¸л на трибуну, пон¸сся звук, и звук его речи ш¸л с трибуны. Но во время его
речи я стал делать себе заметки и потерял его, таким образом, из виду. Перестав писать, я с удивлением
заметил, что голос того же оратора уже доносился до меня не спереди, с того места, где он стоял, а
справа, сбоку, локализируясь в ближайшем репродукторе.
В течение этого заседания раз 15 звук перемещался с неизменной закономерностью. Звук
перемещался на трибуну или снова возвращался к ближайшему громкоговорителю в зависимости от
того, видел ли я говорящего человека (движение рта, жестикуляция) или нет. В частности, когда оратор
начинал заметно для меня жестикулировать и я видел, что он говорит, звук перемещался к нему, я
слышал его на трибуне; когда оратор переставал жестикулировать и я не видел непосредственно перед
собой говорящего человека, звук переходил к громкоговорителю. При этом я не представлял,
а
воспринимал или даже ощущал звук то тут, то там.
Стоит отметить, что я, конечно, очень быстро установил и затем отлично знал, где говорящий.
Но мне нужно было видеть говорящего, а не только знать,
где он находится, для того чтобы звук
переместился к нему. Отвлеч¸нное знание не влияло на непосредственную пространственную
локализацию звука. Однако к концу заседания, по прошествии примерно 2 часов, в течение которых
происходили эти перемещения, за которыми я специально наблюдал и над которыми я собственно
экспериментировал, положение изменилось, я мог уже добиться перемещения звука на трибуну,
фиксируя мысленно внимание на говорящем, перенося говорящего на трибуну в сво¸м представлении.
Локализируем ли мы звук, исходя из слуховых или зрительных данных, мы локализируем не
слуховые и зрительные ощущения и образы восприятия в слуховом или зрительном «поле», а реальные
явления,
отображаемые в наших ощущениях, в восприятиях в реальном пространстве.
Поэтому
локализация источника звука определяется не только слуховым, но и зрительным восприятием вообще,
совокупностью всех данных, служащих для ориентировки в реальном пространстве.
Теория слуха
Из большого числа различных теорий слуха наиболее прочное положение занимает резонансная
теория слуха, выдвинутая Г. Гельмгольцем.
Согласно этой теории, основным органом слуха является улитка, функционирующая как набор
резонаторов, с помощью которых сложные звуки могут быть разложены на парциальные тоны.
Отдельные волокна основной мембраны являются как бы струнами, настроенными на различные тоны в
пределах от нижней до верхней границы слуха. Г. Гельмгольц сравнил их со струнами музыкального
инструмента — арфы. Более короткие волокна, лежащие у основания улитки, должны воспринимать
высокие ноты; более длинные волокна, находящиеся у вершины е¸, — низкие. Поскольку волокна
мембраны легко отделяются друг от друга в поперечном направлении, они легко могут колебаться
изолированно. Число этих волокон равно приблизительно 13—24 тысячам; число слуховых нервных
окончаний составляет примерно 23 500. Это хорошо согласуется с нашей слуховой способностью
различения, позволяющей нам воспринимать тысячи ступеней тонов (примерно 11 октав).
Свою резонансную теорию слуха Гельмгольц обосновывал прежде всего анатомическими
данными. Анатомическое строение преддверия таково, что маловероятной является возможность
передачи колебаний перелимфы не только в улитку, но и на полукружные каналы, поскольку
преддверие более или менее полно разделено перегородкой.
[Впрочем, некоторые новейшие
исследования показывают как будто, что и другим частям лабиринта в некоторой мере присуща
слуховая функция. Экстирпация и клинические наблюдения доказывают, что и после удаления обеих
улиток реакции на звуковые раздражения сохраняются. Кроме того, дрессировка рыб, обладающих, как
известно, одним лишь вестибулярным аппаратом, на восприятие тонов также показывает слуховую
функцию вестибулярного аппарата.] К тому же оба конца каждого полукружного канала открываются в
преддверии очень близко друг от друга; поэтому колебания перепонки овального окна вряд ли могут
вовлекать в колебание перелимфу каналов. Таким образом, основным органом слуха приходится
признать улитку.
