 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
субъекта его предметное содержание.
Эти два явления — обрывы мысли и скачка идей — психологически по своему внутреннему
характеру, таким образом, различны.
В силу теснейшей внутренней взаимосвязи мышления и речи это расстройство мыслительных
процессов сказывается и в речи; в речевом плане у шизофреников наблюдается иногда, с одной
стороны, выпадение некоторых общеупотребительных слов и, с другой — совершенно
неупотребительные в языке причудливые словообразования. Однако навыки речи в целом могут при
этом сохраняться, как и навыки вообще, которые у шизофреников, как известно, оказываются не
нарушенными даже в довольно развитых стадиях болезни; в результате иногда получается бессвязный
по существу набор слов во внешне грамматически правильной речевой форме.
За исключением случаев, когда сознанием шизофреника овладевает какая-нибудь бредовая идея,
у шизофреников по большей части нет и ч¸тко оформленной субъективной установки, так же как в
некоторых острых кризисно-анормальных состояниях, в которых наблюдается распад мысли, связанный
с субъективной сопротивляемостью объективным установкам (например, в бессвязной мысли
эпилептиков в «сумеречных состояниях», обусловленных органическими условиями).
Следующая группа патологических нарушений мысли связана с оформлением такой
субъективной установки. Это имеет место при навязчивых идеях. Один специфический вид навязчивых
идей, который выражается в первичном расстройстве мышления, выступает в патологическом
сомнении. И нормальных людей иногда — большей частью в состоянии переутомления и
неуверенности в себе — одолевают сомнения в том, например, опущено ли было в почтовый ящик
письмо, заперта ли дверь и т. п.; но у нормального человека проверка ликвидирует сомнение; в
патологических же случаях проверка не снимает сомнения, так как сомнение распространяется и на
результаты проверки. В огромном большинстве случаев в основе навязчивых идей лежит аффективная
тенденция, которая приводит мысль больного в конфликт с объективными фактами. Когда сфера
господства такой навязчивой идеи имеет частичный, ограниченный характер, она встречает
противодействие со стороны сохранившихся общих объективных тенденций мыслительной
деятельности; больные тогда жалуются на «навязчивые» идеи, которые овладевают ими несмотря на их
сопротивление, и осознают их неправомерность, испытывая их как чужеродную силу.
Несколько иное положение созда¸тся, когда субъективная установка оформляется в так
называемую «сверхценную» идею. «Сверхценная» идея представляет собой «идею или группу идей,
которая вследствие своего аффективного тона получает перевес над всеми другими идеями и
удерживает этот перевес долгое время или постоянно» (Бумке). Сверхценная идея обычно связана с
каким-нибудь очень сильным чувством — любви или ненависти, — имеющим тенденцию охватить все
помыслы больного. Патологическое влияние такой «сверхценной» идеи сказывается главным образом в
односторонней направленности мышления, не склонного обращать внимание на то, что ид¸т в разрез с
господствующей в ней тенденцией; при этом патологическая, общая направленность мысли не вносит
никаких особых отклонений в само протекание мыслительной операции.
Наконец, когда навязчивая идея, в которую оформляется субъективная установка, принимает
характер бредовой идеи,
нарушается не только общая направленность мышления, но и само течение
мыслительной деятельности. В процессе образования бредовой идеи можно (как это делает Жане)
различать две стадии. В начальной стадии при зарождении бредовой идеи у больного ещ¸ есть
тенденция рассуждать, аргументировать; затем, при укреплении бредовой идеи всякие рассуждения в
собственном смысле слова отпадают: от веры, сопровождаемой и поддерживаемой рассуждениями,
мысль переходит к «чистой» вере без рассуждений, которая держится на аффекте и пренебрегает уже
недоступными ей доказательствами. Бредовая идея является наиболее фиксированным оформлением
субъективной установки; связанная с аффективностью, она противодействует установке мышления на
объективность. Характерная черта бредовой идеи состоит в е¸ совершенной непроницаемости для
опыта, для объективных данных. Всякая аргументация, направленная против такой бредовой идеи,
отпадает.
Эта непроницаемость бредовой идеи для опыта и своеобразие «методов» мышления при
господстве бредовой идеи очень отч¸тливо выступают в одном примере, приводимом Жане. Одна его
больная, одержимая бредовой идеей, утверждала, что в верхней комнате над нею е¸ сестра Жозефина
установила мощные электрические аппараты, посредством которых она причиняет вред е¸ здоровью.
Чтобы разубедить больную, Жане пов¸л е¸ в верхний этаж, отпер расположенную над больной
запертую комнату и показал ей, что в этой комнате нет ни сестры е¸ Жозефины, ни страшных
аппаратов, которые она будто бы там установила. Но не успел он снова запереть дверь этой комнаты,
