 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
женой. Если не считать отдельных вспышек гнева, между ними практически не бывает конфликтов.
Детей они шлепают редко. Зная, что пациент «болен» шизофренией, врач так комментирует его рассказ:
«По словам самого пациента, белого мужчины 39 лет, в течение длительного периода времени в
его близких взаимоотношениях имеет место значительная амбивалентность, начавшаяся еще в раннем
детстве. Когда он был ребенком, у него были близкие отношения с матерью, однако в подростковом
возрасте он отдалился от нее и сблизился с отцом, отношения с которым он описывает как очень
близкие. Аффективная стабильность отсутствует. Попытки контролировать эмоциональность
отношений с женой и с детьми перемежаются вспышками гнева в отношении детей и шлепками. И хотя
он говорит, что у него есть несколько близких друзей, и в этих отношениях тоже можно почувствовать
изрядную долю амбивалентности.»
Позднее Розенхан сказал некоторым сотрудникам клиники (они слышали о его неоднозначном
эксперименте, но сомневались в том, что в их клинике действительно возможны подобные ошибки), что
в течение следующих 3 месяцев один или несколько участников его эксперимента предпримут попытку
лечь в клинику. Прошло 3 месяца, и он попросил персонал догадаться, кто из 193 пациентов,
госпитализированных за это время, — его испытуемые, т. е. «псевдопациенты». «Под подозрение» (по
крайней мере у одного клинициста) попал 41 человек, хотя среди госпитализированных не было ни
одного «псевдопациента».
Самоподтверждающиеся диагнозы
Итак, до сих пор мы говорили о том, что клинические психологи порой воспринимают
иллюзорные взаимосвязи и что объяснения задним числом нередко вызывают сомнения. Третья
проблема, связанная с суждениями клинических психологов, заключается в том, что в сообщениях
пациентов психолог может слышать лишь то, что ожидает. В своих остроумных экспериментах,
проведенных в Университете штата Миннесота, Марк Снайдер, Уильям Свонн и их коллеги
предложили интервьюерам проверить информацию о личностных качествах их собеседников (Snyder,
Swann et al., 1984). Чтобы понять суть этих экспериментов, представьте себе, что вы встречаетесь с
незнакомым вам человеком, которому вас охарактеризовали как открытого и общительного. Чтобы
проверить, правильно ли его проинформировали, ваш собеседник время от времени перемежает беседу
примерно такими вопросами: «Доводилось ли вам совершать при посторонних какие-нибудь
экстраординарные поступки?» Как вы думаете, получая ответы на подобные вопросы, ваш собеседник
представит вас иным, чем если бы он спрашивал о ситуациях, в которых вы, к примеру, были
застенчивы и скромны?
Снайдер и Свонн выяснили, что зачастую люди, тестирующие личные качества других, на самом
деле просто ищут информацию, которая подтверждает их гипотезы. Пытаясь выяснить, является ли
человек экстравертом, они нередко требуют от него доказательств его экстравертности: «Что вы станете
делать, если захотите расшевелить гостей, заскучавших на вечеринке?» Желая выяснить, является ли
собеседник интровертом, они, скорее всего, спросят: «Что мешает вам быть до конца откровенным с
другими?» Такие вопросы, с их точки зрения, демонстрируют эмпатию в отличие от вопросов, не
соответствующих предполагаемым чертам характера собеседника (Leyens et al., 1975). Однако эти
вопросы заставляют и «проверяемых на экстравертность» вести себя более непринужденно, а
«проверяемых на интровертность» — более сдержанно. Порой наше собственное поведение побуждает
людей быть такими, какими мы ожидали их увидеть.
Когда Расселл Фазио и его коллеги воспроизвели сценарий этих экспериментов в Университете
штата Индиана, они не только подтвердили результаты, полученные группой Снайдера, но и
обнаружили, что индивиды, которым задавали вопросы «на экстраверсию», в дальнейшем
действительно воспринимали себя как более общительных людей, чем те, кому задавали вопросы «на
интроверсию» (Fazio et al., 1981). Но это еще не все: они и стали заметно более общительными.
Помощник экспериментатора, позднее встречавшийся с каждым из участников исследования в
приемной, по поведению интервьюируемого в 70% случаев правильно определил, какие вопросы ему
задавали. То же самое можно сказать и о вопросах, которые задают жертве изнасилования: их
формулировки также могут в известной мере повлиять на то, кого станут воспринимать как виновника
случившегося. Сравните: «Вы танцевали с Питером?» и «Питер танцевал с вами?» (Semin & De Poot,
1997).
<Ваш поиск соответствует образу ваших мыслей, и вы найдете то, что желаете.
Роберт
Браунинг, 1812-1889>
