 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
что – трамваи не ходят?
В : Ну, хорошо. Тогда договорим, все-таки, о группах в обществе, имеющих отношение
к собственности и власти. Если проще, какая из этих групп сейчас сильнее: чиновники,
директора, предприниматели?
О : Да мы все – чиновники. Просто есть чиновники, ориентированные на реформы – их
мало, считанные единицы. А большинство, вся чиновничья структура живет за счет
распределения… Да я их всех к стенке поставлю с великим удовольствием”.
То обеднение населения, которое неминуемо произошло в результате приватизации
промышленности и ликвидации социальных структур советского строя, запустило
самоускоряющийся цепной процесс огрубления жизни, и мы это наблюдаем. Обедневшие
люди вынуждены перестроить систему потребностей, чтобы удовлетворить самые
минимальные, жизненно насущные. У них снижаются запросы, раз за разом из числа
доступных и необходимых выбывают все новые и новые элементы цивилизованного быта.
Меняется сам образ жизни большинства населения страны, возникают новые,
неизвестные нам социально-культурные типы. Меняется даже структура угроз
государственной безопасности.
Возникает новая структура общества с большими группами молодежи, уже не
говорящей “на языке Просвещения”, с незнакомой, зачастую антисоциальной мотивацией.
Например, сложился особый контингент людей, которые добывают себе пропитание,
разрушая структуры жизнеобеспечения – снимая металлические листы изоляции теплосетей,
откручивая медные детали арматуры систем газоснабжения и водопровода, систем
сигнализации и автоблокировки на железных дорогах и т.д. Известно, что уберечь
инфраструктуру городов от такого “молекулярного” растаскивания полицейскими
средствами невозможно. А нам говорят, что все в порядке, ВВП растет, жизнь улучшается.
Тяжелые последствия реформы для здоровья населения в целом, для благосостояния
большинства, для психологического состояния людей и преступности очевидны и имеют
массивный, фундаментальный характер. Кажется невозможным их не видеть. Но
“архитекторы” буквально заложившие все эти последствия в планы реформ, если их вскользь
и упомянут, сводят их не к действию своих социально-инженерных программ, а к негодным
качествам русского народа. Мол, ошиблись, надеялись, что русские будут молча и гордо
умирать, как индейцы, а они ускользают, прячутся – очень жадные и завистливые оказались.
Да и вообще, больше притворяются…
Так А.Н.Яковлев журит своих учеников, “младореформаторов”: “Конечно, такого
сильного расслоения допускать было нельзя. Надо все-таки немножко знать психологию
русского человека. Мы всегда завидовали соседу, у которого хотя бы чуть-чуть больше, чем
у нас. Ну а если уж больше на целого барана, то это уж, конечно, жулик. Такая психология у
нас сформировалась давным-давно – от бедности, от нищенства…
Но ведь наряду с действительно страдающими людьми очень много спекуляций. Мы
ведь все-таки страна жалобщиков. Нас советская власть приучила к жалобам. Мы их
миллионами писали. По разному поводу. Доносы и жалобы. Ну кому в Америке придет в
голову написать жалобу, что он плохо живет? Никому. При чем тут власть? При чем тут
правительство?”126
Вот, значит, почему нельзя было допускать такого сильного социального расслоения и
такого массового обеднения. Не потому, что это абсурдно несправедливо, приводит к
массовым страданиям и подрывает хозяйство, – а потому, что русский человек очень подлый
и завистливый, не то что в Америке. Опасно, мол, с таким народом так неосторожно
обращаться.
Мы говорили, что одним из важнейших проявлений аутистического сознания является
безответственность. В ходе реформы это проявилось самым страшным образом – и во
властной прослойке, и в широком слое “сочувствующих”. Подумать только – пафос реформы
был открыто оглашен как слом советской хозяйственной системы и создание
необратимости . Сама декларация о необратимости как цели показывает глубинную
