 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
интеллектуалов, даже не стоит. Знать реальности не желают, а конструировать
политическую систему берутся. Общество переросло советскую политическую систему, но в
нем вовсе не возникло зрелого буржуазного “субстрата”, поэтому и сейчас попытка
искусственного копирования “двухпартийной машины” не удастся. Правая либеральная
доктрина неадекватна состоянию экономики РФ, нашей культуре и историческому опыту, а
это – исключительно устойчивые ограничения.
В данном случае попытка имитации тем более неразумна, что одновременно в РФ
осуществляется “рыночная” реформа согласно неолиберальной доктрине, которая как раз
ведет к разрушению принятой ранее на Западе двухпартийной системы. Неолиберальная
волна просто смела эту систему, так что существенные различия между правыми
(“либеральными”) и левыми (“социал-демократическими”) партиями исчезли. Тони Блэр
совершенно не похож на лейбориста 60-х годов.
Либеральный английский философ Дж.Грей пишет: “Традиционный консерватизм
отныне не может считаться реалистическим политическим выбором, поскольку институты и
практики, составляющие его наследие, были сметены с исторической сцены теми
рыночными силами, которые выпустила на волю или упрочила неолиберальная политика…
В то же время и сам неолиберализм сегодня можно рассматривать как политический проект,
разрушающий свои собственные опоры”139.
Радикальный постмодерн неолиберализма выхолостил двухпартийную систему Запада
– что же предлагает имитировать В.В.Путин? То, чего нет на Западе и не может
сосуществовать с агрессивной новой средой? Уже в 80-е годы западная партийная система
получила красноречивое название –
ambi-dextra – то есть “двое-правая ”. Обе партии,
независимо от их названий, проводят одну и ту же правую, неолиберальную, политику. Ведь
кризис левых партий Запада тем и вызван, что социал-демократия взяла на себя задачу
демонтировать западное “государство всеобщего благоденствия”.
Вообще, если кто-то разглагольствует о великой цели как наивысшей ценности, не
указывая на ограничения, то его слова можно принять лишь как поэтическую метафору, как
демагогию политика-манипулятора или как отступление от норм рационального мышления.
Когда, например, говорят, что “конституционный порядок в Чечне должен быть установлен
любой ценой”, то в этом, скорее всего, смешаны все три упомянутые причины. Как это
любой ценой? Есть же цена неприемлемая, например, гибель всего человечества.
В сфере общественного сознания перестройку и реформу можно рассматривать как
постановку множества целей по улучшению разных сторон нашей жизни (станет больше
того-то и того-то приятного и меньше того-то и того-то неприятного). Ради этого
предлагалось изменить те-то и те-то переменные (отношения собственности, политическое
устройство, тип армии и школы и т.д.). В совокупности все эти изменения означали смену
общественного строя. И если мы вспомним весь перечень частных задач, то сможем
убедиться, что ограничения не упоминались вообще или затрагивались в очень
расплывчатой, ни к чему не обязывающей форме (вроде обещания Горбачева “конечно же,
не допустить безработицы” или обещания Ельцина “лечь на рельсы”).
Возьмем частную задачу – “улучшение экономики”. У нас имелся определенный тип
хозяйства (советский). В течение примерно пяти лет нас убеждали, что рыночная экономика
западного типа лучше советской. И убедили! Поэтому люди спокойно отнеслись и к
ликвидации плановой системы, и к приватизации промышленности, а теперь и к
приватизации земли. Критерий, правда, был очень расплывчатым, положение оптимума
вообще не определено (“всего побольше!”), но мы пока о другом, более важном условии – об
ограничениях.
Когда речь идет о таком важном выборе, как тип народного хозяйства, пространство
допустимого определено самым жестким ограничением – выживанием . Это значит, что все
переменные системы можно менять лишь в тех пределах, где гарантируется выживание
системы (народа, страны – уровень тех систем, гибель которых для нас неприемлема, можно
уточнять). Зачем, например, русским самая прогрессивная экономическая система, если при
