Navigation bar
  Print document Start Previous page
 218 of 490 
Next page End  

вполне интеллигентные, угрожали ей смертью, не объясняя причин (они, мол, сами не знают,
такой получили заказ, хотя окончательное решение еще не принято). При этом ей
убедительно не рекомендовали обращаться в милицию.
Чтобы помочь ей, у меня было два канала. Я позвонил в Отдел науки ЦК КПСС,
который курировал наш Институт по партийной линии, и там меня связали с прокуратурой
Москвы, где меня срочно принял заместитель прокурора города. А до этого я позвонил и
нашему куратору от КГБ. Он доложил по команде, и через полчаса мне позвонил
заместитель начальника Главного управления КГБ по Москве. Сразу начал работать
следователь прокуратуры и кто-то в КГБ. Поздно вечером опять позвонил тот же начальник
из КГБ и сказал, что опасности для жизни женщины нет и беспокоить ее больше никто не
будет.
Я хочу подчеркнуть, что все это напоминало работу хорошо налаженной машины. Я не
был знаком с этими начальниками, никто меня не спрашивал о ранге людей, которым я
просил помочь, но я с очевидностью видел, что Институт, в руководстве которого я состоял,
находился под защитой мощной, вдумчивой и очень быстро действующей системы. Могу с
уверенностью предположить, что наш заурядный Институт истории естествознания и
техники вовсе не составлял какого-то исключения.
Сейчас, глядя вокруг и зная, как в пределах моей видимости в полной беззащитности
погибают люди, я вспоминаю, с каким гоготом наша интеллигенция травила и разгоняла и
сотрудников КГБ, и следователей прокуратуры.
Надо было на время в массовом масштабе утратить способность к рациональному
мышлению, чтобы приложить руку к уничтожению одного из очень сложных продуктов
нашей цивилизации – органов госбезопасности высшего класса. Но ведь и сегодня не видно
никакого проблеска рефлексии, никакой попытки со стороны интеллигенции
проанализировать свою тогдашнюю позицию.
О науке поговорим особо.
Глава 21. Социальные функции науки в условиях кризиса
Одной из тех сфер деятельности, которые понесли в ходе реформы наибольший урон,
является наука
. Важным условием для того, чтобы реформаторы смогли нанести по ней
столь тяжелый удар, была неспособность интеллигенции (и даже самой научной
интеллигенции!) осознать и внятно объяснить обществу и власти значение отечественной
науки не только для будущего, но даже и для самого выживания страны. Здесь – одна из
самых красноречивых иллюстраций утраты интеллигенцией навыка к
структурно-функциональному анализу.
Конечно, при разработке доктрины реформ ученых не спрашивали, но ведь в составе
номенклатурной элиты было очень большое число виднейших ученых, в том числе из
«жестких» наук. Допустим, эта категория научных работников была слишком
идеологизирована и связана с реформой теневыми интересами. Но они не смогли бы делать о
науке абсурдные утверждения, на которые и опирались реформаторы, если бы к этим
утверждениям не относилась благосклонно вся научная элита.
Надо же ученым хоть сейчас объясниться – сначала между собой, а потом и со всей
интеллигенцией. Она, в конечном счете, определяет отношение к науке в массовом сознании.
Такого объяснения пока что не начато, да и признаков беспокойства в научной среде не
видно.
Заметим сразу: обстановка для разумного и спокойного разговора о науке сегодня
очень неблагоприятна. Уровень понимания «анатомии и физиологии» науки и ее роли резко
снизился даже по сравнению с 80-ми годами, когда верхушка партийной и государственной
номенклатуры сдвинулась в сторону антиинтеллектуализма. Но все же тогда еще можно
было слышать выражения вроде «нет ничего практичнее хорошей теории». Сегодня, в
условиях общей тяги к простым решениям (что обычно для кризисов), в большинстве
Hosted by uCoz