 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Глубокая деформация сознания произошла в связи с интенсивным использованием
идеологами понятий свобода и демократия . Этим абстрактным и многозначным понятиям
придавали значение каких-то реальных сущностей – и ради них ломали устойчивые,
необходимые для жизни установления и отношения.
Перестройка началась с того, что были разрушены всякие разумные очертания самого
понятия демократии . Из истории мы знали, что такое античная демократия – у нее были
вполне конкретные признаки. Затем, на протяжении веков, в разных странах и культурах
существовало множество политических режимов и общественных институтов, которые
обладали теми или иными признаками демократических отношений (например, казачий круг,
сход сельской общины, вече Новгорода). Знали мы и о буржуазной демократии западного
общества, специфической политической системе со своими специфическими институтами. И
вдруг в сознание стали накачивать образ некой абсолютной демократии вне времени и
пространства, которую мы должны немедленно внедрить у себя в стране, ломая прежнее
жизнеустройство.
Этот образ стал такой всемогущей сущностью, что нельзя было не только сказать
что-то против него, но даже усомниться, задать вопрос. Политики использовали его как
дубинку – при том, что это понятие стало наполняться не только разнородными, но прямо
взаимоисключающими элементами. Идеологи избегали давать этому понятию связное
определение, а люди и не спрашивали – хотя никакого молчаливого согласия относительно
смысла этого слова в нашем обществе не было, а значит, его употребление как
общеизвестного и однозначно понимаемого термина нарушало нормы рациональности.
В специальной малотиражной литературе указывалось на неправомерность, а часто и
на абсурдность использования слова «демократия» в разных контекстах перестройки.
Политики не обращали на эти предупреждения никакого внимания. Например, Г.Х.Попов
считал, что демократическому движению присущи экстремизм и национализм, что
совершенно несовместимо с главными родовыми признаками демократии. Обычным
выражением стало тогда «радикальные демократы» – нелепое сочетание двух
несовместимых качеств33.
Выступая в 1990 г. в МГУ, А.Н.Яковлев поучал: “До сих пор во многих сидит или раб,
или маленький городовой, полицмейстер, этакий маленький сталин. Я не знаю, вот вы,
молодые ребята, не ловите себя на мысли: думаешь вроде бы демократически, радикально,
но вдруг конкретный вопрос – и начинаются внутренние распри. Сразу вторгаются какие-то
сторонние морально-психологические факторы, возникают какие-то неуловимые помехи”34.
Это заявление по смыслу чудовищное – в сознании, дескать, не должно быть никаких
тормозов, никаких “полицмейстеров”, на него не должны влиять никакие
“морально-психологические факторы”. Это – утопия освобождения разума от совести,
превращения разума в интеллект , утопия создания из разумного человека искусственного
гомункула. Устранение из сознания запретов нравственности ради того, чтобы “думать
демократически, радикально”, как раз и ведет к разрушению рациональности , ибо при
устранении постулатов этики повисает в пустоте и логика, эта “полиция нравов
интеллигенции”.
Вот, в 1990 г. на круглом столе по проблеме свободы, организованном журналом
“Вопросы философии”, выступил целый ряд видных интеллектуалов. Читаешь, и не верится,
что они говорили всерьез – так это не вязалось с очевидной реальностью и логикой. Какие
идолы бродили в их сознании!
Выступает доктор юридических наук из Института государства и права АН СССР
Л.С.Мамут. Он дает такую трактовку категории свободы: “Свободу уместно рассматривать
как такое социальное пространство для жизнедеятельности субъекта, в котором отсутствует
внеэкономическое принуждение… Свобода никогда не может перестать быть высшей
ценностью для человека. Она неделима. Всякий раз, когда ставится под вопрос та или иная
свобода (не о преступниках, естественно, разговор), тем самым ставится под вопрос свобода
