 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
отношения к вещам, к другим людям и к самим себе», обладает большим разнообразием и
по-разному воплощается в разное время в разных культурах. Более того, разные воплощения
свободы в одном месте и в один и тот же момент могут находиться в противоречии, причем
нередко неразрешимом, трагическом. Даже не верится, что целый синклит ведущих
философов Москвы, который собрался за этим столом, мог не видеть такой элементарной
вещи – но ведь он благосклонно поддакивал Л.С.Мамуту и другим корифеям, которые несли
аналогичную чушь42.
Дело в том, что интеллигенция мечтала о свободе червяка, не ограниченного никаким
скелетом. Она отошла от рациональности Просвещения, которая, по выражению М.Фуко,
есть «терпеливый труд, оформляющий нетерпение свободы». В статье “Патология
цивилизации и свобода культуры” (1974) Конрад Лоренц писал: “Функция всех структур –
сохранять форму и служить опорой – требует, по определению, в известной мере
пожертвовать свободой . Можно привести такой пример: червяк может согнуть свое тело в
любом месте, где пожелает, в то время как мы, люди, можем совершать движения только в
суставах. Но мы можем выпрямиться, встав на ноги – а червяк не может”43.
Скептицизм людей в отношении всей этой “свободы без берегов” вызывал у
архитекторов перестройки очень болезненную реакцию. Они клеймили консерватизм
рассудительной части общества, выходя при этом за рамки разумного. М.С.Горбачев
применил такую логику: “Когда ты десятилетия живешь в таком обществе, то возникают
определенные стереотипы, привычки, создается своя особая культура (если это можно
назвать культурой – может быть, это антикультура), свои правила и даже традиции. Участью
общества была боязнь перемен. Для многих стала характерной неприязнь к новым формам
жизни, к свободе”44.
Все это – глупость с примесью фанатизма. М.С.Горбачев просто обругивает культуру
своей страны, а читатели должны сам факт порицания принимать за доказательство
обвинения! А если вдуматься – что же плохого в том, что в “этом обществе” возникают
стереотипы, привычки, своя особая культура, свои правила и даже традиции? Разве
существует где-нибудь общество без всего этого? Наоборот, все это – необходимые
атрибуты любого устойчивого общества. И разве “боязнь перемен” – какой-то небывалый
дефект именно советского общества? Да это элементарное условие существования общества,
любой сложной системы!
И не должны мы прятаться от того факта, что менее образованные люди оказались
более разумными – они гораздо более осторожно и скептически относились к лозунгу
безграничной свободы. Какую это вызывало злобу и, главное, непонимание! А.Н.Яковлев
пишет: “Да, в 1985 г. я, например, не предполагал, что у нас такой огромный запас
консерватизма в обществе. Мне казалось, что стоит только провозгласить – свобода,
гласность, демократия! И такое забурлит! Только б удержать энтузиазм! Но все оказалось
намного сложнее, труднее. Вы видите, борются даже против демократии, а часть людей
раздражена гласностью, считает, что это дело вредное”45.
Нелогичным было и то представление о контексте свободы, которое накачивали в
сознание идеологи перестройки и их интеллектуальные соратники. Это представление было
увязано с демократией (причем определенно имелась в виду именно западная демократия).
Понятия свободы и демократии считались почти синонимами. Профессор права Б.Пугачев
(«известный политолог») даже опубликовал в «Российской газете» (17.03.1992) статью с
замечательным названием: «Демократия равна свободе. Свобода самоценна». Возражений не
последовало, наша интеллектуальная элита даже не поинтересовалась, откуда взялась такая
странная концепция. Ведь, что ни говори, а демократия, какая бы они ни была, есть власть .
А любая власть есть принуждение, ограничение свободы.
Уж если следовать за мыслью философов гражданского общества, то движение к
цивилизации и возникновению общества и демократии они понимали именно как
последовательное ограничение свобод «естественного» человека. Гоббс пишет: «Пpиpода
дала каждому право на все. Это значит, что в чисто естественном состоянии, или до того, как
