 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
ВЦИОМ Ю.А.Левада привел данные о сдвигах в ходе реформы в соотношении “рыночных”
и “советских” установок298. В 1989 г. в РСФСР было опрошено 1325 человек, в 1994 г. в РФ
– 2957 человек в различных регионах. Был задан вопрос: “Что бы Вы предпочли, если бы
могли выбирать?” Ответили на него так (в % от числа опрошенных):
“Небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне” – в 1989 г. 45%, в
1994 г. 54%. “Много работать и хорошо зарабатывать, пусть даже без особых гарантий на
будущее” – в 1989 г. 27%, в 1994 г. 23%. “Иметь собственное дело, вести его на свой страх и
риск” – в 1989 г. 9%, в 1994 г. 6%. Нерыночные установки не только преобладают, но и
укрепляются.
На том же симпозиуме другой автор из ВЦИОМ сравнивает установки трех поколений
– “дедов”, выросших в военные и первые послевоенные годы, “отцов” или зрелого поколения
(40-55 лет) и молодежи. О “дедах” сказано в двух строчках – их опыт “сегодня обесценен в
глазах других поколений”, они “символически отторгнуты самой властью”, так что им
остались “доживание и усталость”.
О зрелом поколении автор пишет: “Поддержав смену социально-политического режима
и его идеологии, это поколение оказалось неготовым к выработке и принятию тех ценностей,
которые несла с собой рыночная экономика, – терпимости к неравенству, духу и вызову
конкуренции, нескрываемому активизму, индивидуалистической свободе. Скоро стало ясно,
что времени адаптироваться к новым условиям у людей этого возраста уже нет”.
Об отношении молодежи к рыночным ценностям автор умалчивает, но в общем вывод
его красноречив: “На “глубине” исторической памяти – в картине мировой истории,
крупнейших событий или деятелей ХХ в. – у всех поколений пока что господствует единая
модель. По своему происхождению она советская и почерпнута из школьных учебников с
добавкой некоторых элементов из перестроечных масс-медиа”299.
Более того, не стали вполне “рыночными” и новые собственники, “владельцы”
предприятий. Экономист из ИМЭМО РАН С.П.Аукуционек признает, ссылаясь на данные
опросов в рамках большого исследования “Российский экономический барометр”:
“Выяснилось, что, даже обретя полную самостоятельность хозяйственных решений и будучи
погруженными в почти рыночную среду, бывшие государственные предприятия продолжают
преследовать не вполне рыночные цели… К середине 1994 г. значение целей нерыночного
типа оставалось все еще очень большим и, может быть, даже преобладающим”. Под этими
“нерыночными” целями понимается здесь две: 1) “поддержание (или увеличение) выпуска
продукции” (отметили в числе главных целей 55% предприятий); 2) “сохранение трудового
коллектива” (45% предприятий). Прибыль в числе главных целей отметили лишь 35%
предприятий”300.
Соглашаясь на реформу по программе экономической бригады Горбачева-Ельцина,
интеллигенция, том числе научно-техническая, игнорировала накопленный в России
эмпирический опыт . Ведь подобным же образом, но при гораздо меньшей глубине кризиса,
“разрешили” свободное развитие капитализма в России в 70-х годах ХIХ века, в результате
чего пришли к тяжелому противостоянию и революции.
М.Е.Салтыков-Щедрин тогда писал: “В последнее время русское общество выделило из
себя нечто на манер буржуазии, то есть новый культурный слой, состоящий из кабатчиков,
процентщиков, банковых дельцов и прочих казнокрадов и мироедов. В короткий срок эта
праздношатающаяся тля успела опутать все наши палестины; в каждом углу она сосет,
точит, разоряет и, вдобавок, нахальничает… Это совсем не тот буржуа, которому удалось
неслыханным трудолюбием и пристальным изучением профессии (хотя и не без участия
кровопивства) завоевать себе положение в обществе; это просто праздный, невежественный
и притом ленивый забулдыга, которому, благодаря слепой случайности, удалось уйти от
каторги и затем слопать кишащие вокруг него массы “рохлей”, “ротозеев” и “дураков”.
А что за «буржуазию» рекрутировали наши либеральные демократы? Олигархи –
группа по величине ничтожная, маргинальная. Возьмем второй эшелон. Ведь уже в первый
год реформы можно было понять, что страна с этими новосозданными собственниками
