 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
«конкурентность»? На ликвидацию до 2/3 всей промышленной системы страны! Ну можно
ли считать это рациональным утверждением? Можно ли после этого оправдываться, как
Черномырдин, что, мол, «хотели как лучше»? Ведь черным по белому писали реформаторы,
что деиндустриализация – их цель, «наиболее важная экономическая проблема России»304.
Приняла интеллигенция эту цель по зрелом размышлении, сознательно ли она ее поддержала
– или поленилась вникнуть в замыслы реформаторов?
В своем предисловии к «Черной книге коммунизма» А.Н.Яковлев предложил нашим
реформаторам свою занудливую, без искры мысли доктрину –
Семь «Д» . Это те семь
магических действий, которые надо совершить, чтобы в РФ возникло благолепие на базе
частной собственности. Четвертым «Д» у него стоит деиндустриализация . Он прибавил к
обозначению этой цели стыдливую, но бессмысленную оговорку – «экологическая». Мол,
ликвидировать промышленность РФ надо из любви к природе. Этот раздел заполнен
бессвязными и не имеющими отношения к теме банальностями вроде такой: «Сегодня более
чем очевидно, что материальный и духовный мир едины». Что это такое, при чем здесь это?
Как из этой чепухи вытекает, что в РФ надо проводить деиндустриализацию? А главный
вывод апокалиптичен и столь же нелеп. Если, мол, наши заводы будут продолжать шуметь и
дымить, то: «Сначала „положим зубы на полку“ из-за почвенного Чернобыля, начнем угасать
от химических продуктов и других индустриалльных отрав, в смоговых нечистотах. А потом
что? Потом экологическая смерть». И подобное словоблудие привлекало нашу
интеллигенцию!
А ведь это совершенно дикое в своей иррациональности стремление уничтожить
отечественную промышленность было распространено в нашей реформаторской элите
довольно широко. В важной перестроечной книге В.А.Найшуль пишет: «Чтобы перейти к
использованию современной технологии, необходимо не ускорить этот дефектный
научно-технический прогресс, а произвести почти полное замещение технологии по
образцам стран Запада и Юго-Восточной Азии. Это возможно достичь только переходом к
открытой экономике, в которой основная масса технологий образует короткие цепочки,
замкнутые на внешний рынок. Первым шагом в этом направлении может стать привлечение
иностранного капитала для создания инфраструктуры для зарубежного
предпринимательства, а затем – сборочных производств, работающих на иностранных
комплектующих»305.
Никакого экономического смысла в уничтожении отечественных промышленных
предприятий быть не может – даже если они в данный момент неконкурентоспособны.
Создать их стоило стране огромных усилий, и решение в момент кризиса раскрыть страну
для убийства ее промышленности иностранными конкурентами следует считать
разновидностью государственной измены. Д.И.Менделеев в похожей ситуации в конце ХIХ
века предупреждал о необходимости защитить промышленное развитие народов России
«против экономического порабощения их теми, которые уже успели развиться в
промышленном отношении». Почему же в конце ХХ века наша интеллигенция послушала не
Менделеева, а Шмелева? Надо же отдать себе в этом отчет.
Да хоть бы японцев послушали, если Менделеева забыли! Как раз когда в Москве в
1991 г. обсуждался закон о приватизации, в журнале «Форчун» был опубликован большой
обзор о японской промышленной политике. Там сказано: «Японцы никогда не бросили бы
нечто столь драгоценное, как их промышленная база, на произвол грубых рыночных сил.
Чиновники и законодатели защищают промышленность, как наседка цыплят». Чудом надо
считать не быстрое развитие японской экономики, ибо японцы поступают разумно, – а
именно согласие российской интеллигенции на уничтожение отечественной
промышленности.
Хотя бы сегодня мы обязаны разобраться в этом моменте, ведь речь идет о глубоком
болезненном срыве в мышлении значительной части многомиллионной социальной группы
высокообразованных людей. Заданная при этом срыве антирациональная структура
мышления сохранилась, она воспроизводится как тяжелая болезнь. Ее надо изучать и лечить.
