 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
никаких шагов в направлении решения текущей задачи – преодоления крайних проявлений
бедности»405.
Курс на резкое обеднение людей еще в последние советские годы получил
идеологическую поддержку – экспертов для этого было достаточно. Экономист Л.Пияшева
криком кричала: «Не приглашайте Василия Леонтьева в консультанты, ибо он советует, как
рассчитать „правильные“ цены и построить „правильные“ балансы. Оставьте все эти
упражнения для филантропов и начинайте жестко и твердо переходить к рынку
незамедлительно, без всяких предварительных стабилизаций»406.
Понятно, что в таких условиях объявление «борьбы с бедностью » и одновременно о
«неизменности курса реформ » взаимно противоречат друг другу, ибо бедность в России
является необходимым и желаемым продуктом именно этого курса реформ. Если принять,
что власть в настоящий момент рассуждает рационально, то из этого следует, что одно из
двух несовместимых утверждений является демагогическим и служит лишь для прикрытия
истинных целей власти. Какому из этих утверждений следует верить, мы пока определить не
можем, для этого недостаточно информации.
В.Глазычев, социолог, в общем, либерального направления, считает, что в Послании
2004 г. выбор политического режима В.В.Путина сделан вполне определенно – этот режим
принял либеральную (англо-саксонскую) доктрину бедности. В.Глазычев пишет: «Пора
называть вещи своими именами. Задача сокращения зоны российской бедности в два раза,
поставленная властями, означает не более, но и не менее, чем прочерчивание вектора:
приближение к цивилизационной норме порядка 10%. Совершенно понятно, что без трюков
с подсчетами за несколько лет достичь этой цели невозможно, тем более что мучительно
развертывающиеся реформы – здравоохранения, пенсионная, муниципальная, образования, –
вопреки заверениям властей, неизбежно будут расширять зону бедности одновременно с
попытками ее сжатия „сверху“. Соответственно, перед нами стадия долговременного
существования обширной зоны бедности, что предполагает, во-первых, признание особой
культуры бедности, а во-вторых, ее развитие»407.
Таким образом, идеологи реформы предупреждают, что мы должны оставить надежды
на социальное государство с православной нравственной подосновой, а перестраиваться,
готовясь сосуществовать с 15 миллионов «отверженных», помогая им небольшими
субсидиями и дубинками ОМОНа выработать «культуру бедности». Заранее отмечу, что это
– очень рискованная программа.
Поражает, однако, что даже социологи, которые занимаются изучением бедности, как
будто не видят внутренней противоречивости своих рассуждений. С одной стороны, они
фиксируют очевидный факт – массовая бедность возникла в результате реформ. С другой
стороны, они сетуют на то, что «товарищи реформаторы» недоработали, упустили из виду и
т.п. Ведь из самих же их текстов прямо следует, что если бы «товарищи» не допустили
бедности, то и никакой их реформы не могло бы состояться.
Вот, например, читаем о сельской бедности: «Негативные социальные последствия
трансформации СССР сказались на сельском населении сильнее, чем на городском…
Социально-экономическая трансформация является обстоятельством непреодолимой силы,
зачастую превосходящим возможности выживания отдельной сельской семьи». Социолог
дает этому разумное объяснение: «Более трех четвертей трудоспособного сельского
населения России составляли работники колхозов и совхозов. Советские сельхозпредприятия
не только предоставляли рабочие места, но и обеспечивали своих членов жильем со всеми
необходимыми для жизни условиями и поддерживали практически весь комплекс
социальных услуг»408.
Дальше перечислены социальные последствия ликвидации колхозов и совхозов,
причем последствия эти фундаментальны – «большинство осталось ни с чем». Из текста
видно, что эти последствия с абсолютной необходимостью были предопределены главными
шагами реформы409. И тут же вывод: «Вторая причина [бедности] – отсутствие концепции и
каких-либо политических действий, направленных на снижение социальных последствий
