Navigation bar
  Print document Start Previous page
 408 of 490 
Next page End  

В РФ сегодня даже нет языка, более или менее развитого понятийного аппарата, с
помощью которого можно было бы описать и структурировать нашу бедность. Есть лишь
расплывчатый, в большой мере мифологический образ, который дополняется метафорами, в
зависимости от воображения и вкуса оратора. Соответственно, нет и более или менее
достоверной «фотографии» нашей бедности, ее «карты».
В.Глазычев отмечает: «Сколько-нибудь серьезной статистики нищеты в стране нет, и
едва ли реалистично выстроить ее силами казенных учреждений, что ставит
негосударственные объединения и локальные общественные организации перед весьма
серьезным вызовом. Картина различных „субкультур нищеты“ не отстроена, хотя ее видовое
богатство не является секретом ни для исследователей, ни для ответственных публицистов.
Понятно, что без картирования явления нельзя выстроить сколько-нибудь действенную
политику последовательного сжатия зоны нищеты до социально допустимого
минимума»425.
Методы, применяемые для измерения этого явления, малоинформативны, о чем
говорилось выше. Те данные, которые собирает Госкомстат, плохо согласуются с данными
ВЦИОМ и бюджетными исследованиями международных научных групп. Критерии
исчисления прожиточного минимума и определения «черты бедности» размыты и
произвольны, теневые потоки денег, продовольствия и товаров почти не изучаются.
В некоторых отношениях социальное положение в России сегодня хуже, чем
представляется западными экспертами и российскими социологами, мыслящими в понятиях
западной методологии. Вернее, оно не то чтобы хуже, а находится в совсем ином измерении.
Негативные социальные результаты реформ измеряются экспертами в привычных
индикаторах. Но положение в России подошло к тем критическим точкам, когда эти
индикаторы становятся неадекватными.
Например, при резком социальном расслоении в принципе утрачивают смысл многие
средние величины. Так, показатель среднедушевого дохода, вполне информативный для
СССР, ни о чем не говорит, ибо доходы разных групп стали просто несоизмеримы. В 1995 г.
во всей сумме доходов населения оплата труда составила всего 39,3%, а рента на
собственность 44,0% (соотношение 0,89:1). Нормальное для рыночной экономики
соотношение совершенно иное (примерно 5:1)426.
Ничего не говорят в такой ситуации и средние натурные показатели, например,
потребления. В 1995 г. потребление животного масла в России было в два с лишним раза
меньше, чем в 1990. Продажа мяса и птицы упала за это время с 4,7 млн. т до 2,1 млн. т. Но
это снижение было почти целиком сконцентрировано в бедной половине населения.
Следовательно, половина граждан России совершенно не потребляла мяса и сливочного
масла – как же можно ее «усреднять» с благополучной половиной!
У нас даже не сообщается показатель, которым на Западе обычно сопровождают число
тех, кто имеет доходы меньше прожиточного минимума – величину «пограничного слоя», то
есть число тех, кто имеет доходы немного больше прожиточного минимума. А ведь у нас
этот слой, судя по всему, очень велик, и любая очередная кампания власти по потрошению
карманов «среднего класса» сбрасывает часть людей из «пограничного слоя» ниже уровня
бедности.
Наконец, судя по риторике наших реформаторов, объявивших поход против бедности,
они сознательно уходят от вопроса о глубине  бедности в РФ. Одно дело – жить «ниже
уровня бедности», когда тебе не хватает до прожиточного минимума десяти рублей в месяц,
и совсем другое – когда тебе не хватает тысячи рублей, и ты не можешь на свои доходы
купить даже минимального набора продуктов питания. Как те 30 миллионов бедных, с
которыми собираются бороться наши неолибералы, распределяются по уровню доходов
внутри  своей социальной группы?
А ведь бедность в РФ углубляется. Чтобы потребление бедной части населения с
поднять хотя бы до прожиточного минимума, требовалось, согласно данным Госкомстата
РФ, до кризиса 1998 г. перераспределить в их пользу в разные годы 3,3-3,8% общего объема
Hosted by uCoz