 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
достижению большего равенства и дальнейшему разрушению жестких рамок гендерных ролей. Тысячи
женщин тогда отказались от своей традиционной роли хранительницы домашнего очага и впервые в
жизни вышли на работу.
И только начало 60-х ознаменовало собой новый этап в достижении гендерного равноправия.
Этому предшествовали волна послевоенных браков и взрыв рождаемости. В результате роль женщины
оказалась сведена к выполнению домашних обязанностей. Такая ситуация, в свою очередь, повлекла за
собой всеобщее разочарование и поиски выхода из него. Но до сих пор мы все еще несем на себе бремя
наследия викторианской эпохи и более ранних традиций, предписывающих соответствие гендерным
ролям, которые мы усваиваем с раннего детства. Наследие рабства, влияние которого обсуждается во
вставке «Тлетворное влияние рабства на сексуальность и гендерные роли» также наложило свой
отпечаток на наше устойчивое восприятие гендерных образов.
Лики сексуальности. Тлетворное влияние рабства на сексуальность и гендерные роли
Представления о крайних проявлениях гендерных ролей и сексуальности чернокожими были
навязаны по отношению к чернокожим рабам в США. Стереотипы же восприятия сексуальности
чернокожих людей, в свою очередь, послужили оправданием для институализации рабства и господства
белого населения. [Источник: Douglas, 1999; Wyatt, 1997.]
Этноцентрические реакции европейцев, впервые столкнувшихся с африканцами, подготовили
почву для неверного восприятия сексуальности чернокожих в период рабства. Европейцы относились к
африканским обычаям с отвращением и страхом, сравнивая сексуальные манеры поведения африканцев
с поведением обезьян. Взгляд на чернокожих как на животноподобных гиперсексуальных «варваров»
послужил для белых рабовладельцев логическим объяснением собственной тирании и бесчеловечной
эксплуатации по отношению к чернокожим рабам.
Дихотомия мадонны/проститутки во взглядах на женскую сексуальность приняла совершенно
гипертрофированные формы в отношении чернокожих рабынь. Олицетворением чернокожей женщины
стал образ Джезебел — распутной и сексуально ненасытной соблазнительницы. В глазах
рабовладельцев этот образ явился оправданием того положения, в которое они поставили чернокожих
женщин. Рабыни были лишены достаточного количества одежды, чтобы прикрывать свое тело
«пристойным образом». А трудовые повинности рабынь на плантациях и в особняках их владельцев
часто требовали от них поднимать юбки выше колен, чего никогда бы не сделала «приличная»
женщина. Рабы были лишены возможности распоряжаться своим собственным телом. На невольничьих
рынках их раздевали догола, так чтобы покупатели могли рассмотреть их тело в подробностях, включая
гениталии, как принято при покупке скота. Иррациональный довод, согласно которому ни одна
уважающая себя женщина не позволит выставлять себя напоказ таким образом, использовался белыми в
качестве свидетельства распутной натуры чернокожих женщин.
Рабовладельцы открыто обсуждали детородный потенциал своих рабынь. Они организовывали
для рабынь «скрещивание», принуждая их к беспорядочным половым связям. И тем самым стереотип
Джезебел укреплялся еще больше. Белые мужчины (включая солдат времен Гражданской войны,
насиловавших рабынь во время мародерства в захваченных городах и на плантациях) были свободны от
всякой ответственности и не чувствовали никакой вины в сексуальном насилии и эксплуатации
чернокожих женщин. В связях с рабынями они находили выход для своей сексуальности на стороне от
своих жен, скованных жесткими рамками морали.
Стереотип «няньки» играл для рабовладельцев роль противовеса образу Джезебел. Новый образ
являл для них пример достигнутого ими успеха в приручении сексуальности чернокожих женщин.
Нянька должна была быть преданной, покорной и асексуальной. Она готовила пищу, убирала дом и
ухаживала за белыми детьми, а нередко даже кормила младенцев. Избавленные от этих хлопот
благодаря трудам няньки, многие белые женщины могли поддерживать свой утонченный женственный
образ.
Мужским дополнением образа Джезебел являлся стереотип гиперсексуального и потенциально
жестокого «самца». Белые мужчины смотрели на такого чернокожего мужчину как на могучее
животное. Они эксплуатировали его физическую силу в работе, а также его способности к
размножению с помощью мифического, огромного по сравнению с белым, пениса. С одной стороны,
белые рабовладельцы находились в экономической зависимости от физической силы и сексуальной
производительности чернокожих мужчин, но в то же время они боялись в них этих самых качеств. Их
собственные измышления об опасности соблазнения чернокожими рабами белых женщин и расистская
логика служили оправданием для использования средств контроля чернокожего мужского населения.
