 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
свое "я" таким образом, чтобы имело место движение в определенном направлении или к определенной
цели» (1969b, p. 218). Он делал различие между волей (will) и желанием (wish), последнее для него —
простая «игра воображения с возможностью того, что нечто будет сделано или произойдет». Мэй
настаивал на том, что «„воля“ требует самосознания (self-consciousness), „желание“
— нет. „Воля“
подразумевает некоторую возможность и/или выбор, „желание“
— нет. „Желание“ дает теплоту,
содержание, фантазии, детскую игру, свежесть и почву для „воли“. „Воля“ дает „желанию“ направление
и ощущение зрелости. „Воля“ защищает „желание“, позволяет ему реализовать себя, несмотря на то что
риск порой бывает очень велик».
Единство любви и воли
Мэй утверждал, что современное общество страдает от нездорового разделения любви и воли.
Понятие любви связывают с чувственным влечением, отождествляют его с сексом, тогда как понятию
воли приписывают значение упорной решимости в достижении целей и реализации каких-либо
амбиций (хрестоматийным примером является в данном случае так называемая «воля к власти»). Между
тем это представление не раскрывает подлинный смысл этих двух терминов. Когда любовь
рассматривают как секс, она становится явлением временным и лишается обязательств; воля исчезает и
остается одно только желание. Когда понятие воли сужается до воли к власти, возникает эффект
самоотчуждения субъекта. Обращая внимание лишь на собственные нужды, он быстро лишается
страстности и пыла. Реальная забота уступает место чистому манипулированию.
Любовь и воля «не объединяются автоматически в процессе биологического роста, но должны
быть частью нашего сознательного развития» (May, 1969 b, p. 283). На самом деле существуют
биологические причины разделения любви и воли. В
момент, когда мы впервые приходим в мир, мы
находимся в согласии со Вселенной (Umwelt),
с матерью (Mitwelt) и с собой (Eigenwelt).
«В раннем
детстве, когда мать нянчит нас на своей груди, все наши нужды удовлетворяются без всяких
сознательных усилий с нашей стороны. Это наша первая свобода, наше первое да» (May, 1969b, p. 284).
Затем, когда начинает развиваться воля, она проявляет себя как несогласие, как первое «нет».
Беззаботному существованию раннего младенчества теперь противостоит явившаяся воля позднего
младенчества. Это «нет» следует рассматривать не как заявление, направленное против родителей, а как
позитивное утверждение своего «я». К сожалению, родители часто понимают «нет» в негативном
смысле и поэтому залавливают на корню детские попытки самоутверждения. В результате дети
начинают отделять волю от беззаботного чувства любви, которое прежде им так нравилось.
Наша задача, говорил Мэй, — объединить волю и любовь. Это не просто, но возможно. Ни
любовь без заботы, ни воля, которая служит исключительно эгоистическим целям, не пригодны для
объединения любви и воли. Для зрелой личности и любовь, и воля означают стремление вовне, к
другому человеку. Любовь и воля сообща обеспечивают чувство заботы в отношении к ближнему,
помогают понять необходимость выбора, подразумевают действие и требуют ответственности.
Очевидно, что любовь — это нечто большее, чем секс, хотя секс и является одним из
доминирующих проявлений любви. Мэй выделил четыре типа любви в западной культурной традиции:
секс, эрос, филия (philia) и агапе (agape).
Секс
Секс —
это биологическая функция, которая реализуется через половой акт или с помощью
какого-нибудь иного способа снятия сексуального напряжения. Хотя в современном западном обществе
отношение к сексу стало гораздо более легким, «он до сих пор остается порождающей энергией, силой,
обеспечивающей продолжение рода, источником как самого большого удовольствия, так и самой
глубокой тревоги для человеческих существ» (May, 1969b, p. 38).
Мэй полагал, что во времена античности на секс смотрели как на нечто само собой
разумеющееся, вроде того, как мы воспринимаем еду или сон. В новое время секс приобрел характер
проблемы. Сперва в викторианский период западная культура полностью отрицала сексуальную
сторону жизни, когда говорить о сексе считалось для воспитанного человека недопустимым. Затем,
