 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
жизни.
Разумеется, Мэй придерживается модернистской концепции мифа, согласно которой миф — это
вовсе не ложь и продукт первобытных суеверий, а скорее система сознательных и бессознательных
представлений и верований, при помощи которых люди объясняют для себя явления личной и
общественной жизни.
[С конца XIX в. возрождение интереса к мифу шло по всем направлениям
гуманитарного знания и художественной практики. Большое распространение получила трактовка мифа
как источника духовной жизни человека, которую разделяли Ф. Ницше и З. Фрейд, Т. Манн и Э.
Кассирер, К. Г. Юнг и Л. Леви-Брюль. «Мифология стала ими рассматриваться не как способ
удовлетворения любознательности первобытного человека (так представляла себе дело позитивистская
„теория пережитков“ XIX в.), а как тесно связанное с обрядовой жизнью племени и в значительной мере
к ней восходящее „священное писание“, прагматическая функция которого — регулирование и
поддержка определенного природного и социального порядка (отсюда и циклическая концепция
вечного возвращения), как прелогическая символическая система, родственная другим формам
человеческого воображения и творческой фантазии» (Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. 2-е изд. М.,
1995. с. 8.). — Прим. ред.]
«Мифы — как балки перекрытий в конструкции дома, они невидимы снаружи, но образуют
структуру которая держит дом, и благодаря им люди могут жить в этом доме.»
Мифы — это истории, объединяющие общество; «они существенны для поддержания жизни
нашей души и привносят новый смысл в наш сложный и часто бессмысленный мир» (May, 1991, р. 20).
С древнейших времен и в самых разных культурах люди находили смысл своей жизни с помощью
мифов, чье знание нередко было основным признаком принадлежности к той или иной культуре.
Мэй полагал, что люди общаются друг с другом на двух уровнях. Первый — язык рациональных
рассуждений, и на этом уровне идея безличной истины заслоняет от нас личность человека, с которым
мы общаемся. Второй уровень — общение через мифы, и здесь общее впечатление, произведенное
разговором, гораздо важнее формальной точности высказываний. Мы используем мифы и символы,
чтобы выйти за пределы обыденной ситуации, достичь понимания себя, отождествить себя с чем-то,
выйти на новый уровень конкретности.
Мэй соглашался с Фрейдом в том, что история Эдипа — миф, имеющий большое значение для
нашей культуры, поскольку он описывает основные черты экзистенциальных кризисов, рано или поздно
переживаемых каждым из нас. В их число входят рождение, уход или изгнание из родительского дома,
сексуальное влечение к одному из родителей и враждебность по отношению к другому, утверждение
своей независимости и поиски родственной души и наконец смерть. И миф об Эдипе имеет для нас
такое значение именно потому, что в нем все эти этапы представлены во всей полноте. Как Эдип, мы
разлучаемся с отцом и матерью и движимы настоятельной потребностью узнать, кто мы есть. Однако
наша борьба за самоотождествление трудна и даже может привести к трагедии, как это случилось с
Эдипом, когда он потребовал, чтобы ему открыли правду о его происхождении. Узнав о том, что он
убил своего отца и женился на собственной матери, Эдип выколол себе глаза, лишая тем самым себя
способности видеть, которая приравнивается к знанию и пониманию.
Но такое сужение Эдипом своего мира не привело к полному отрицанию сознания. В этом месте
трагедии Софокла Эдип опять удаляется в изгнание, которое Мэй рассматривал как символическое
выражение самоизоляции и остракизма. Затем мы видим Эдипа стариком, тяжело переживающим свою
трагедию и принимающим на себя ответственность за убийство собственного отца и женитьбу на
собственной матери. Его размышления в конце жизни принесли ему спокойствие и понимание, дали
ему силы встретить смерть с радостью и смирением. Главные темы истории Эдипа — рождение,
изгнание и разлука с близкими, самоотождествление, инцест и отцеубийство, давление вины и, в конце
концов, сознательные размышления о своей жизни и смерть — затрагивают каждого из нас и наделяют
этот миф мощной исцеляющей энергетикой.
Взгляды Мэя на значение мифов можно сравнить с идеей Юнга о том, что коллективное
бессознательное в мифах есть архетипические структуры в человеческом опыте, которые ведут к
универсальным образам, лежащим за пределами наших личных впечатлений. Как и архетипы, мифы
могут вносить свой вклад в наш психологический рост, если мы воспримем их и позволим себе увидеть
в них новую реальность. В то же время, если мы отрицаем универсальность мифа, считая его всего лишь
