 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Здесь мы подошли только к формальному сходству между абсолютной матерью и
абсолютной кокоткой. Строго говоря, они обе не предъявляют никаких требований к
личности своего полового дополнения. Одна берет любого мужчину, который ей может быть
полезен в ее желании иметь ребенка, и когда этот ребенок уже налицо, ей другого мужчины
не надо: только в этом смысле ее можно назвать «единобрачной». Другая же отдается
первому попавшемуся мужчине, который может доставить ей эротическое наслаждение: он
является для нее самоцелью. Здесь, таким образом, сходятся эти две крайности, и мы имеем
основание надеяться, что исходя из этот мы проникнем в сущность женщины вообще.
В самом деле: всеобще распространенный взгляд, которого я раньше сам
придерживался, взгляд, что женщина – однобрачна, а мужчина – многобрачен, следует
считать крайне ложным. Как раз наоборот. Нас не должен вводить в заблуждение тот факт,
что женщины иногда подолгу выжидают и, где это представляется возможным, выбирают
того мужчину, который может сообщить им высшую ценность – мужчину благороднейшего,
известнейшего, «первого среди всех». Этой потребностью женщина отличается от
животного, которое вообще не стремится приобрести какую-либо ценность ни перед самим
собою, ни через себя (как мужчина), ни перед другими, ни посредством других (как
женщина). Но только дураки могут с восхищением говорить об этом явлении, которое
убедительнейше говорит нам о том, насколько женщины лишены самоценности. Эта
потребность несомненно жаждет удовлетворения, но в ней мы никак не видем нравственной
идеи моногамии. Мужчина в состоянии всюду раздавать свою ценность, он может перенести
ее на женщину, он может и хочет ее подарить. Но он никак не может, подобно женщине,
приобрести свою ценность в качестве подарка от другого человека. Женщина поэтому
старается приобрести для себя возможно больше ценности, останавливая свой выбор именно
на том человеке, который в состоянии ей дать наивысшую ценность. У мужчины же в основе
брака лежат совершенно другие мотивы. Первоначально он является для него завершением
идеальной любви, исполнением его заветных желаний, хотя бы очень уместно было бы и
спросить, действительно ли это так. Далее, он насквозь проникнут исключительно мужской
идеей верности (которая предполагает беспрерывность, умопостигаемое «я»). Очень часто
приходится слышать, что женщина добросовестнее соблюдает верность, чем мужчина, что
для мужчины верность является бременем, которое он сам, несомненно по свободной воле и
в полном знании, взвалил на себя. Он может иногда отказаться от этого самостеснения, но он
вечно будет чувствовать в этом поступке вину свою. Когда он нарушает супружескую
верность, он при этом лишает слова свою умопостигаемую сущность. Для женщины же
измена является интересной, пикантной игрой, в которой принимает участие не идея
нравственности, а мотив безопасности и доброго имени. Нет ни одной женщины, которая в
мыслях никогда не изменяла бы своему мужу и которая вместе с тем ставила бы себе это в
упрек. Ибо женщина вступает в брак, полная трепетного, бессознательного желания, и
нарушает его, так как она лишена вневременного «я», полная таких же ожиданий и так же
бессмысленно, как и заключила его. Мотив верности заключенному договору –
принадлежность одного только мужчины. Связующая сила раз данного слова – вещь,
недоступная пониманию женщин. Все факты, которые обыкновенно приводят в
доказательство верности женщины, мало говорят против высказанного взгляда. Такая
верность является или результатом интенсивной половой связи (Пенелопа), или она
представляет собой женскую покорность, покорность собаки, бегущей по пятам, покорность,
соединенную с цепкой привязанностью, которую можно сравнить с физической близостью,
характеризующей женское сострадание (Кэтхен фон Гейльброн).
Мужчина создал моногамию. Своим источником она имеет идею мужской
индивидуальности, которая в потоке времени остается неизменной, именно поэтому она для
своего полного завершения вечно требует одной и той же сущности. В этом смысле
установление моногамии кроет в себе какую-то высшую идею. И для нас становится вполне
понятным, почему она включена в число таинств католической церкви. Я предупреждаю:
своими словами я не хочу наметить своего отношения к вопросу «брак или свободная
