 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
произведениям непреложное вечное содержание. Всякое явление, входящее как составная
часть в человеческую культуру, входит в нее под видом вечной ценности.
Если мы воспользуемся данным нами масштабом гениальности, то мы без особенного
труда разрешим сложный вопрос о том, кому следует приписать гениальность и кому
следует в ней отказать. Наиболее популярный взгляд, который имеет в рядах своих
сторонников Тюрка и Ломброзо, видит гениальность во всяком интеллектуальном или
материальном произведении, которое по своим достоинствам превосходит средние
произведения человеческом ума. С другой стороны, теория Кантa и Шеллинга обладает в
сильной степени характером исключительности. Она видит гениальность только в
творческом инстинкте художника. Необходимо признать, что правда лежит между этими
двумя взглядами. Титул гения следует приписать только великим художникам и великим
философам (к ним я причисляю наиболее редких гениев, творцов религиозной догмы. Но на
этот титул не имеют права ни «великий человек дела», ни «великий человек науки».
«Люди дела», знаменитые политики и полководцы могут, пожалуй, обладать
некоторыми чертами, присущими также гению (например совершенное знание людей,
поражающая память). Наше исследование еще вернется к вопросу о психологии этих людей.
Но признать их гениями может только тот, кто ослепляется блеском внешнего величия.
Гений именно отличается внутренним, духовным величием, он не знает величия, которое
проявляется только во вне. Истинно великий человек обладает глубоким пониманием
категории ценности, между тем как политику-полководцу доступно только понятие власти.
Гений стремится придать власть понятию ценности, политик – придать ценность понятию
власти (вспомните о различных сооружениях, предпринимаемых императорами с этой
целью). Великий полководец, великий политик, выступают из хаоса различных отношений,
как феникс, который должен мгновенно исчезнуть. Великий император или великий демагог
единственные люди, которые живут исключительно настоящим. Он не мечтает о
каком-нибудь лучшем, более ярком будущем. Его мысль не уносится также в глубь
прошлого. Свое существование он связывает непосредственно с данным моментом и не
стремится к «одолению времени» теми двумя способами, которые единственно возможны
для человека. В своем творчестве гений старается свергнуть с себя зависимость от
конкретных условий данного времени. Для политика или полководца эти условия – вещь «an
in-id fur sich», направление их деятельности. Таким образом, великий император – явление
природы, а великий мыслитель стоит вне этой природы, он – овеществление духа. Подвиги
«людей дела» бесследно исчезают с лица земли вместе с этими людьми, а иногда еще
раньше; только хроника времени регистрирует эти подвиги в их бесконечной смене.
Император не создает ничего такого, что содержало бы в себе вечную, простирающуюся на
целые тысячелетия ценность, ибо таковы только произведения гения. Он и никто другой
творит историю, так как стоит вне действия ее законов. Великий человек имеет историю.
Император же – предмет истории. Великий человек дает эпохе определенный характер.
Наоборот, время налагает определенный отпечаток на характер императора – и уничтожает
его.
Так же мало прав на титул гения имеет как человек великой воли, так и великий
ученый, если он одновременно не является и великим философом. Носи он даже имя
Ньютона или Гаусса, Линнея или Дарвина, Коперника или Галилея – безразлично, этого
права у него нет! Ученые не универсальны, ибо существует наука об определенном предмете
или определенных предметах. Этого нельзя объяснить «все прогрессирующей
специализацией», которая лишает нас возможности «все знать». И среди ученых XIX и XX
вв. существуют люди, обладающие полиисторией в той же степени, как Аристотель и
Лейбниц. Я напомню здесь имена двух ученых: Александра фон Гумбольдта и Вильгельма
Вундта. Этот недостаток лежит гораздо глубже в сущности всякой науки и в природе самих
ученых. Восьмая глава разрешит последний остаток, остающийся открытым в этом вопросе.
Но мне кажется, что мы уже здесь пришли к тому положению, что даже самые выдающиеся
ученые не обладают той всеобщностью, которая свойственна была философам, стоявшим
