 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Заметим мимоходом, что мускус, цибет, бобровая [c.237] струя и другие сексуально возбуждающие
вещества можно рассматривать как общественные, внешние гормоны, необходимые (особенно у
животных, ведущих одинокую жизнь) для соединения полов в соответствующие периоды и служащие
для продолжения рода. Этим я не хочу сказать, что действие названных веществ в организме, после того
как они попали в орган обоняния, является только гормонным, а не действием на нервную систему.
Трудно представить, как оно может быть чисто гормонным при тех малых количествах, какие уже
могут быть восприняты животными; с другой стороны, мы слишком мало знаем о действии гормонов,
чтобы отрицать возможность гормонного действия ничтожно малых количеств таких веществ. Кроме
того, длинные скрученные кольца атомов углерода, обнаруженные в мусконе и цибетоне, не требуют
большой перестройки, чтобы превратиться в группы сросшихся колец, характерные для половых
гормонов, некоторых витаминов и некоторых канцерогенных веществ. Я не стремлюсь высказать
определенное мнение по этому вопросу и оставляю приведенные выше замечания как интересную
спекуляцию.
Запахи, которые воспринимает муравей, по-видимому, вызывают у него весьма стандартное поведение,
но ценность, которую может иметь для переноса информации такой простои раздражитель, как запах,
зависит не только от информации, непосредственно переносимой раздражителем, но и от всей нервной
конструкции передатчика и приемника раздражителя. Допустим, я нахожусь в лесах вдвоем со
смышленым дикарем, который не может говорить на моем языке и на языке которого я тоже не могу
говорить. Даже без какого-либо условного языка знаков, известного нам обоим, я могу многое узнать от
него. Мне нужно лишь быть особенно внимательным в те моменты, когда он обнаруживает признаки
волнения или интереса. Тогда я должен посмотреть вокруг, особенно в направлении его взгляда, и
запомнить все, что увижу или услышу. Не пройдет много времени, как я открою, какие предметы
представляются важными для него, – не потому, что он сообщил мне о них словами, но потому, что я
сам их заметил. Иначе говоря, сигнал, лишенный внутреннего содержания, может приобрести для моего
спутника смысл по тому, что [c.238] наблюдает он в данный момент, и может приобрести для меня
смысл по тому, что наблюдаю я в данный момент. Способность дикаря замечать моменты моего
особенно активного внимания сама по себе образует язык, возможности которого столь же
разнообразны, так и диапазон впечатлений, доступных нам обоим. Таким образом, общественные
животные могут иметь активные, разумные, гибкие средства связи задолго до появления языка.
Какие бы средства ни имела раса или биологический вид, всегда можно определить и измерить
количество информации, которое может получить эта раса, и отличить его от количества информации,
доступной для особи. Конечно, никакая информация, доступная для особи, не может быть также
доступной для расы, если она не видоизменяет поведения особи по отношению к другой особи, а это
поведение не имеет значения для расы, если другие особи не могут отличить его из других форм
поведения. Итак, является ли некоторая информация расовой или исключительно индивидуальной,
зависит от того, приводит ли она к такой форме деятельности особи, которую другие члены расы могут
распознать как отличающуюся от других форм деятельности, в том смысле, что она в свою очередь
изменяет их деятельность, и т.д.
Я говорил о расе. Это в действительности слишком широкий термин для сферы действия большинства
типов общественной информации. Собственно говоря, сообщество простирается лишь до того предела,
до которого простирается действительная передача информации. Можно дать некоторую меру
сообщества, сравнивая число решений, поступающих в группу извне, с числом решений, принимаемых
в группе. Мы измеряем тем самым автономию группы. Мера эффективной величины группы – это тот
размер, который она должна иметь, чтобы достичь определенной установленной степени автономии.
Группа может иметь больше или меньше групповой информации, чем ее члены. Группа
необщественных животных, временно соединенных, имеет очень мало информации, если даже ее члены
как индивидуумы имеют много информации. Это происходит потому, что лишь [c.239] очень немногое
из того, что делает отдельный член группы, бывает замечено другими членами группы и оказывает на
них влияние, которое распространялось бы и дальше по группе. С другой стороны, человеческий
организм содержит, по всей вероятности, намного больше информации, чем какие-либо из его клеток.
Таким образом, между количеством информации, имеющейся у расы, племени или сообщества, и
