 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
объясняет этот успех тем, что в данном случае пациент обеспечивается альтернативной системой или
организацией, способной действовать в качестве «нового заменяющего продукта» (на месте
предшествующего симптома), «который Эго пациента теперь и воспринимает».
С. Айзекс при обсуждении процесса интерпретации придерживалась точки зрения о том, что
опытный психотерапевт благодаря своим профессиональным навыкам использует интерпретации как
научные гипотезы относительно деятельности пациента. Она пишет, что «такое понимание более
глубокого смысла материала пациента иногда описывается как интуиция. Я предпочитаю избегать
данного термина из-за его мистического подтекста. Сам процесс понимания, возможно, в значительной
степени является бессознательным, но не мистическим. Его лучше назвать перцепцией. Мы
воспринимаем бессознательное значение слов и поведение пациента как объективный процесс. Наша
способность проследить его зависит... от богатства процессов, происходящих в нас самих, частично
сознательных, частично бессознательных. Но это есть объективное восприятие того, что происходит в
психике пациента, и оно основывается на реальных данных».
Это понимание интерпретации не разделял Ч. Райкрофт, считавший, что Фрейд не пытался
объяснить явление «каузально», а стремился понять и определить его смысл. Соответственно
процедура, которой он занимался, была не научным процессом установления причин, а семантической
операцией раскрытия его смысла. Действительно, можно утверждать, что работа Фрейда в значительной
степени была семантической акцией и что он сделал революционное открытие в семантике, гласящее,
что невротические симптомы являются значимыми завуалированными коммуникациями, но из-за
своего естественно-научного образования и приверженности к научной форме он сформулировал свои
открытия в концептуальной рамке физических наук.
Взгляды Э. Криса являются промежуточными между двумя этими крайними позициями. Он
ссылается на «хорошо известный факт, что восстановление событий детства вполне может быть связано
и, как я полагаю, в действительности достаточно часто связано с некоторыми мыслительными
процессами и ощущениями, которые не обязательно "существовали", когда происходило данное
"событие". Они, возможно, либо никогда не достигали сознания, либо возникли гораздо позже во время
"цепи событий", с которой увязывалось первоначальное переживание. Через реконструктивные
интерпретации они имеют тенденцию стать частью выбранного набора событий прошлого,
составляющего биографическую карту, которая в благоприятных случаях поднимается в сознание в
ходе психоаналитической психотерапии».
В связи с проблемой зависимости эффективности интерпретации от теоретической ориентации
психотерапевта М. Балинт подчеркивал, что конкретный аналитический язык, используемый
специалистом в процессе психотерапии, равно как и система ссылок, неизбежно определяет то, как
пациент приходит к пониманию самого себя. С этой точки зрения, по-видимому, можно утверждать, что
терапевтические изменения, являющиеся следствием действия психотерапии, в значительной степени
зависят от создания стройной и организованной концептуальной и эмоциональной системы, в рамки
которой пациент может эффективно поместить себя и свое субъективное переживание себя и других. Р.
Майкелз пишет о том, что «любая интерпретация представляет собой миф в том смысле, что
интерпретация предлагает организующий принцип понимания опыта, пережитого пациентом, принцип
интегрирования его прошлого в контексте значения ранее недостижимого для него. Всякая
интерпретация есть миф в том же смысле, как и то, что любая история есть миф. Интерпретации не
являются либо истинными, либо ложными. Каждому набору "фактов", относящихся к прошлому,
соответствует множество мифов. Историческая истина нераскрываема, иметь место могут лишь
попытки дать объяснение фактам, которые следует воспринимать только с учетом существующих
ограничений».
Развивая эти идеи, Р. Шейфер выдвинул положение о том, что психоанализ следует
рассматривать как повествовательную транзакцию. Он пишет, что «в действительности аналитик
рассматривает и то, о чем говорит пациент, и паузы, которые он делает во время своего рассказа, видя в
них специфические особенности выступления пациента в роли рассказчика, т. е. его изложения
событий, происшедших с ним в прошлом или происходящих в настоящем... Когда пациент
рассматривается как человек, выступающий с рассказом о каких-то событиях, то понятно, что он дает
лишь одну версию из целого ряда возможных описаний этих событий. При таком взгляде становится
понятным, что мы не имеем доступа к событиям прошлого, ибо эти события могут существовать лишь
как часть повествовательных описаний, которые были созданы или могут быть созданы пациентом или
психоаналитиком с различными целями и в различных контекстах... можно сказать, что психоаналитик
вовлечен в действия по пересказу или повествовательной ревизии, пересмотру... он следит за развитием
