 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
притом вследствие своей абстрагирующей установки. Поэтому легко возникает склонность к
предположению, что у него преобладает мышление. Экстраверт же, наоборот, естественно
обнаруживает множество непосредственных реакций, которые заставляют предположить, что у него
преобладает элемент чувства. Однако такие предположения обманчивы, потому что экстраверт легко
может оказаться мыслительным типом, а интроверт — чувствующим типом. Джордан описывает в
общих чертах только интровертный и экстравертный типы. Там же, где он вдается в подробности, его
описание становится малопонятным, потому что он смешивает черты различных функциональных
типов, не различенные вследствие недостаточной разработки материала. Однако образ интровертной и
экстравертной установок выявляется в общих чертах с несомненной ясностью, так что сущность обеих
основных установок становится вполне очевидной.
Характеристика типов с точки зрения аффективности — вот то, что кажется мне значительным в
сочинении Джордана. Ведь мы уже видели, что «рефлективная», размышляющая природа интроверта
компенсируется бессознательной архаической жизнью влечений и ощущений. Можно было бы сказать,
что человек потому именно и усвоил интровертную установку, что ему надо было вознестись над его
архаически-импульсивной, страстной природой к надежным высотам абстракции, для того чтобы
царить оттуда над непокорными, дико мятущимися аффектами. Ко многим случаям такая точка зрения
вполне приложима. Можно было бы сказать и обратно, что не столь глубоко коренящаяся аффективная
жизнь экстраверта легче поддается дифференцированию и доместикации, нежели архаическое,
бессознательное мышление и чувство — фантазирование, — могущее иметь опасное влияние на его
личность. Именно поэтому такой человек всегда стремится жить по возможности деловитее и
переживать как можно больше для того, чтобы не прийти в себя, не осознать своих дурных мыслей и
чувств. На основании этих простых наблюдений можно объяснить замечание Джордана (с. 6), которое
иначе показалось бы парадоксальным: он говорит, что у «less impassioned» (экстравертного) темперамента
интеллект преобладает и принимает обыкновенно большое участие в формировании жизни, тогда как у
рефлективного темперамента именно аффекты имеют большее значение.
На первый взгляд кажется, что такое понимание прямо побивает мое утверждение, будто тип
«less impassioned» соответствует моему экстравертному типу. Однако при ближайшем рассмотрении мы
видим, что это не так, ибо рефлективная душа, конечно, пытается справиться с непокорными аффектами,
в действительности же она подпадает гораздо больше под влияние страсти, чем тот, кто принял свои
ориентированные на объекте желания за сознательное жизненное правило. Этот последний, то есть
экстравертный человек, пытается всюду пробиться таким способом, однако ему приходится
удостовериться в том, что именно его субъективные мысли и чувства всюду становятся ему поперек
дороги. Его внутренний психический мир гораздо сильнее влияет на него, чем он сам это предполагает.
Он сам этого не видит, но внимательные наблюдатели вокруг него замечают личную преднамеренность
его стремлений. Поэтому он должен поставить своим основным и неизменным правилом — обращаться
к себе с вопросом: «Чего я, собственно говоря, желаю? Каково мое тайное намерение?» Другой же,
интровертный человек, с его сознательными, вымышленными намерениями, совершенно упускает из
виду то, что окружающие слишком хорошо видят его, а именно что его намерения служат влечениям
хотя и мощным, но лишенным цели и объекта и что они находятся под влиянием этих влечений. Кто
наблюдает за экстравертом и судит о нем, тот легко может принять обнаруживаемое им чувство и
мышление за тонкий покров, лишь слегка прикрывающий личное намерение, холодное и придуманное.
А тому, кто старается постигнуть интроверта, легко может прийти мысль, что в нем сильная страсть
лишь с трудом обуздывается видимым умствованием.
Оба суждения — и правильны, и ложны. Суждение ложно тогда, когда сознательная точка
зрения, сознание вообще является сильным и стойким в своем противоположении бессознательному;
оно правильно тогда, когда сильному бессознательному противостоит слабая сознательная точка зрения,
которая подчас и должна бывает уступить бессознательному. В этом последнем вырывается наружу то,
что было скрыто в глубине: у одного эгоистическое намерение, а у другого необузданная страсть,
элементарный аффект, не желающий ни с чем считаться.
Эти соображения могли бы обнаружить и то, как Джордан наблюдает: он, очевидно,
сосредоточивает свое внимание на аффективности наблюдаемого, — отсюда и его номенклатура: «less
emotional» и «more impassioned». Поэтому если он характеризует интроверта со стороны его аффектов как
