 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
сторону наших психологических способностей. Однако на основании опыта я должен отметить, что
содержания бессознательного своей настойчивостью и упорством притязают по отношению к
действительности нашего сознания на такую же действительность, как и реальные вещи внешнего мира,
хотя уму, направленному преимущественно на внешнее, такое притязание покажется весьма
несостоятельным. Не следует забывать, что всегда было очень много людей, для которых содержания
бессознательного были более действительными, чем вещи внешнего мира. История человеческого духа
свидетельствует в пользу обеих действительностей. В самом деле, более глубокое исследование
человеческой психики сразу обнаруживает, что в общем обе стороны влияют одинаково на деятельность
нашего сознания, так что психологически мы, по чисто эмпирическим основаниям, имеем право считать
содержания бессознательного столь же действительными,
как и вещи внешнего мира, хотя обе эти
реальности и противоречат друг другу и, по своему существу, кажутся совершенно различными. Но
ставить одну реальность выше другой было бы с нашей стороны ничем не оправданной нескромностью.
Теософия и спиритуализм являются столь же насильственными преувеличениями, как и материализм.
Конечно, нам приходится довольствоваться сферой наших психологических способностей.
Благодаря своеобразной действительности бессознательных содержаний мы можем считать их
объектами с тем же основанием, с каким мы принимаем за объекты вещи внешнего мира. И вот,
подобно тому как личность (Persona) в качестве отношения всегда обусловлена также и внешним
объектом и потому настолько же держится внешним объектом, насколько и субъектом, — подобно этому
и душа в качестве отношения к внутреннему объекту имеет во внутреннем объекте своего представителя
и потому всегда оказывается в известном смысле еще и отличною от субъекта, вследствие чего и может
восприниматься как нечто отличное от него. Вот почему душа представляется Прометею как нечто
совершенно отличное от его индивидуального эго. Даже тогда, когда человек всецело отдает себя
внешнему миру, этот мир все-таки еще является объектом, отличным от него; подобно этому и
бессознательный мир выступает в качестве объекта, отличного от субъекта, даже и тогда, когда человек
всецело отдается ему. Подобно тому как бессознательный мир мифологических образов косвенно, через
переживания, вызываемые внешней вещью, говорит тому, кто всецело отдается внешнему миру, так и
реальный внешний мир и его требования косвенно говорят тому, кто всецело отдался душе: ибо никому
не дано избежать этих двух действительностей. Если кто-нибудь всецело уходит вовне, то ему
приходится изживать свой миф; если же он уходит вовнутрь, то ему приходится превращать в
сновидение свою внешнюю, так называемую реальную жизнь. Так, душа говорит Прометею: «Я —
преступления бог, тебя ведущий стороною, по непроложенным тропам. Но ты не слушал, и теперь с
тобою свершилось по слову моему: и вот, они украли у тебя и славу имени, и счастье твоей жизни, — и
все ради меня». /43- S. 24/
Прометей отклоняет царство, которое предлагает ему ангел, то есть он отвергает приспособление
к данности, потому что за это требуют его душу. В то время как Субъект, именно Прометей, имеет
вполне человеческую природу, душа его совершенно другого свойства. Она — демонична, потому что
сквозь нее просвечивает внутренний объект, с которым она, в качестве отношения, связана, а именно
сверхличное, коллективное бессознательное. Бессознательное, как историческая подпочва психики,
содержит в себе в концентрированной форме весь последовательный ряд отпечатков, обусловливавший
с неизмеримо давних времен современную психическую структуру. Эти отпечатки суть не что иное, как
следы функций, показывающие, каким образом психика человека чаще всего и интенсивнее всего в
среднем функционировала. Эти отпечатки функций представляются в виде мифологических мотивов и
образов, которые встречаются у всех народов, являясь отчасти тождественными, отчасти очень
похожими друг на друга; их можно проследить без труда и в бессознательных материалах современного
человека. Поэтому понятно, что среди бессознательных содержаний встречаются ярко выраженные
животные черты или элементы наряду с такими возвышенными образами, которые издревле
сопровождали человека на его жизненном пути. Мы имеем дело с целым миром образов,
беспредельность которого нисколько не уступает беспредельности мира «реальных» вещей. Подобно
тому как человеку, который всецело отдается внешнему миру, мир этот идет навстречу в образе самого
близкого, любимого существа, на котором он и испытает двусмысленность мира и своего собственного
существа, — если уж судьба его в том, чтобы предаться до конца личностному объекту; подобно этому,
перед другим человеком возникает демоническое олицетворение бессознательного, воплощающее в себе
