 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
перенимает ту страсть, которая стремилась бесполезно растратить себя на объект. Необходимо было
искоренить и последний остаток этого именно для того, чтобы выполнить задание той эпохи,
заключавшееся в отсечении человека от чувственной прикрепленности, от первобытной «participation
mystique». Для человека того времени эта прикрепленность стала непереносимой. И для восстановления
психического равновесия духовное начало должно было пройти через дифференциацию. Все
философские попытки восстановить это психическое равновесие, эту aequanimitas, попытки,
сгустившиеся главным образом в учении стоицизма, терпели крушение вследствие своей
рационалистичности. Разум может дать равновесие только тому, для кого разум стал уже органом
равновесия. Но для многих ли и в какие исторические эпохи разум был этим органом? По общему
правилу, человек должен иметь в себе самом и самую противоположность к данному своему состоянию,
для того чтобы вынужденно держаться середины. На основании одного только разума человек вряд ли
когда-нибудь сможет отказаться от жизненной полноты и чувственной наглядности непосредственного
состояния. Поэтому для него необходимо, чтобы силе и наслаждению временности противостояла
радость вечности, а чувственной страсти — сверхчувственный восторг. Насколько первое для него
неоспоримо действительно, настолько последнее должно быть для него принудительно действенным.
Через усмотрение действительной наличности своего эротического желания Гермас получает
возможность достигнуть признания метафизической реальности, то есть через это душевный образ
приобретает и то чувственное либидо, которое доселе цеплялось за конкретный объект, а теперь
придает образу, кумиру, ту реальность, на которую чувственный объект искони претендовал
исключительно для себя. Таким образом, душа получила возможность действенно говорить и успешно
удовлетворять свои притязания.
После вышеприведенного разговора с Роодой образ ее исчез, и небеса вновь замкнулись. Вместо
того появилась «старая женщина в светящемся одеянии», которая поучает Гермаса, что его эротическое
желание есть греховная и бессмысленная затея, направленная против духа, достойного почитания, но
что Бог гневается на него не за то, а за то, что он, Гермас, терпит грехи своей семьи. Таким искусным
приемом либидо окончательно отвлекается от эротического желания и следующим поворотом
переводится на социальную задачу. Особенная тонкость скрыта в том, что душа сбросила даже облик
Рооды и приняла вид старой женщины, для того чтобы отодвинуть эротический элемент по
возможности на задний план. Впоследствии Гермас узнает на пути откровения, что эта старая женщина
есть сама Церковь;
этим конкретно-личное разрешается в абстракцию, а идея обретает фактическую
действительность, которой она раньше не имела. После этого старуха читает ему из таинственной книги,
направленной против язычников и вероотступников, но смысла ему не удается постигнуть. Несколько
дальше мы узнаем, что книга эта указует некую миссию. Таким образом, его госпожа дает ему задание,
которое ему, в качестве ее рыцаря, надлежит исполнить. Происходит и испытание в добродетели. Ибо
вскоре после этого у Гермаса опять было видение: ему явилась старуха и обещала ему возвратиться в
пятом часу и истолковать ему откровение. Гермас вышел из города и отправился в условленное место.
Когда он пришел туда, то он нашел ложе из слоновой кости, покрытое мягкою подстилкой и тонким
полотном. «Увидя все это, — сообщает Гермас, — я страшно изумился, как бы дрожь напала на меня,
волосы мои стали дыбом и словно панический страх обуял меня, когда я очутился там один. Придя
опять в себя, вспомнив славу Божию и снова приободрившись, я опустился на колени и вновь
исповедался пред Господом в моих грехах, как то делал и раньше. И она пришла с шестью молодыми
людьми, которых я и раньше видел, и она стояла рядом со мною, слушая, как я молюсь и исповедаюсь
Господу в моих грехах. Она коснулась меня и промолвила: „Гермас, прекрати все твои моления об
отпущении твоих грехов. Моли так же о справедливости, дабы часть ее унести в
свой дом“. И она
подняла меня за руку и подвела меня к ложу, а молодым людям сказала: „Идите и стройте!“ Когда
молодые люди удалились и мы остались одни, она сказала мне: „Садись сюда“. Я ей ответил: „Госпожа,
пусть сперва сядут старшие“. Она сказала: „Делай, что я тебе говорю, и садись“. Но когда я, следуя моему
желанию, хотел сесть по правую руку ее, она движением руки указала, чтобы я сел слева. Когда же я стал
из-за этого задумчив и огорчен, потому что она не дала мне сесть справа, тогда она сказала мне: „Ты
опечален, Гермас? Место справа предназначено другим, которые уже угодны Богу и пострадали во имя
Его. Но тебе многого еще недостает для того, чтобы сидеть с ними. Но оставайся, как доселе, в твоей
простоте, и ты сядешь рядом с ними; так будет со всеми, когда они исполнят то, в чем был их труд, и
