 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
символики сосуда, чем за него. За возможность внебиблейского происхождения вообще говорит тот
факт, что средневековые гимны Марии без стеснения берут свои сравнения отовсюду и приводят в связь
с Девой все, что в каком-нибудь смысле является драгоценным. Древность символа сосуда — он ведет
свое начало от III — IV века — не говорит против его светского происхождения, ибо уже Отцы Церкви
были склонны пользоваться внебиблейскими «языческими» уподоблениями; например, Тертуллиан
[«Эта девственная земля еще не орошена дождями и не оплодотворена ливнями».], Августин [«Истина
зачалась от земли, ибо Христос родился от девы».] и др. сравнивали Деву с еще не оскверненною
землею, с невспаханным полем, конечно не без того, чтобы покоситься на «корэ» (деву, Персефону)
мистерий. Такие сравнения слагались через посредство языческих образцов, подобно тому как Кюмон
показал на иллюстрациях церковных книг, относящихся к раннему Средневековью, в частности на
примере вознесения на небо Илии, которое нередко изображалось в подражании древнему образцу из
мистерий Митры. В целом ряде обычаев Церковь следовала за данными языческими обыкновениями, не
последним примером чему может служить переложение Рождества Христова на «natalis solis invicti» (день
рождения непобедимого солнца). Иероним сравнивет Деву с солнцем — как с матерью света.
Эти обозначения внебиблейского характера могут иметь источником только языческие воззрения,
бывшие тогда еще в ходу. Поэтому является вполне обоснованным, если мы, говоря о символе сосуда,
вспомним и гностическую символику сосуда, хорошо известную и всюду распространенную в те
времена. От той эпохи сохранилось большое число гемм с символом сосуда, кувшина с замечательными
крылообразными лентами, непосредственно напоминающего Uterus с ligamenta lata. По Маттеру, этот
сосуд называется «Vase of Sin», как бы в противоположность гимнам Марии, прославляющим Деву как
vas virtutum. Кинг («The Gnostics and their remains», p. 111) оспаривает такое понимание как произвольное и
присоединяется к пониманию Келера, по которому изображение на геммах (главным образом
египетское) имеет в виду черпала водяного колеса, выкачивающего воду из Нила для орошения полей,
на что указывают и своеобразные ленты, служившие, очевидно, для прикрепления черпал к колесу.
Кинг замечает, что оплодотворяющее действие черпала можно, по античной фразеологии, выразить как
«оплодотворение Изиды семенем Озириса». На сосуде бывает часто изображено веяло, вероятно
имеющее отношение к «mystica vannus jacchi» [Веяло, севалка, употреблявшаяся при элевсинских
мистериях и торжественно носившаяся в процессиях. (прим. ред.)], к Иахосу [Корзина со священною
утварью и особенно с
первенцами от плодов, которую носили в праздник Вакха. (прим. ред.)],
аллегорическому обозначению места рождения пшеничного зерна как символа бога плодородия. /47-
§528 и далее/ Одна из греческих свадебных церемоний состояла в том, что невесте возлагали на голову
корзину для отвеивания зерна, наполненную плодами, что являлось, очевидно, оплодотворяющим
волхвованием.
Такому пониманию соответствует и древнеегипетское представление о том, что все произошло
из первичной воды, из Ну или Нут, которая отождествлялась также с Нилом или с океаном. Ну
изображается при помощи трех горшков, трех знаков воды, и знака неба. В одном из гимнов,
обращенных к Пта-Тенену, говорится: «Производитель зерна, исходящего из него, во имя его, Ну, старца,
который оплодотворяет воды небесные и делает так, что воды появляются на горах, дабы даровать
жизнь мужу и жене». /58-
P.511/ Сэр Уоллис Бедж обратил мое внимание на то, что символика uterus
существует и поныне в южной части Египта в качестве волхвования, вызывающего дождь и
плодородие. Еще и поныне иногда бывает так, что туземцы убивают в кустах женщину и вынимают из
нее uterus, с тем чтобы воспользоваться этим органом для своих магических ритуалов. /59- P.67,74/
Если мы представим себе, как сильно было влияние гностических представлений на Отцов
Церкви, несмотря на сильнейшее сопротивление их этим еретическим учениям, то окажется
допустимым и то, что именно в символике сосуда проникла частица язычества, применимая к
христианству, и притом с тем большею легкостью, несмотря на то что наше время и наша психология
неудержимо понуждают к его разложению.
Итак, общее официальное христианство снова впитало в себя те гностические элементы, которые
обнаруживались в психологии служения женщине, и приспособило эти элементы к усиленному
почитанию Марин. Я привел лавретанскую литанию как известный пример такого процесса
ассимиляции, выбрав его из массы других столь же интересных материалов. В этой ассимиляции с
общим христианским символом погиб с самого начала тот росток мужской душевной культуры, который
