 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
поднимется, дойдет до шеи; и распростертые крылья ее будут во всю широту земли Твоей, Еммануил!»
В моей книге «Либидо: его метаморфозы и символы» я уже указывал на то, что рождению Бога
угрожает дракон, опасность наводнения и детоубийство. Психологически говоря, это означает, что
скрытая сила может прорваться и наводнить сознание. Для Исайи эту опасность представляет
чужеземный царь, владеющий враждебным могущественным царством. Для Исайи эта проблема,
конечно, представляется не психологической, а — вследствие ее полной проекции — конкретной.
Напротив, у Шпиттелера эта проблема имеет весьма определенный психологический характер и потому
она является отрешенной от конкретного объекта; и все-таки она выражается в таких формах, которые
совершенно подобны формам, встречающимся у Исайи, хотя мы вряд ли можем предположить здесь
сознательное заимствование.
Рождение Спасителя равносильно великой катастрофе, ибо новая, могучая жизнь прорывается
там, где нельзя было предполагать ни жизни, ни силы, ни возможности развития. Жизнь изливается из
бессознательного, то есть из той сферы психики, которую вольно или невольно люди не знают, и
потому все рационалисты считают ее за ничто. Из этой непризнанной и отвергнутой сферы идет новый
прилив силы, обновление жизни. Но что же означает эта непризнанная и отвергнутая сфера? Это все те
психические содержания, которые, вследствие их несовместимости с сознательными ценностями, были
вытеснены, то есть все уродливое, безнравственное, неверное, нецелесообразное, негодное и т. д. То
есть все то, что данному индивиду однажды показалось таким. И вот, опасность заключается в том, что
человек, поддаваясь той силе, с которою эти элементы появляются вновь, их новому и чудесному
блеску, так увлечется ими, что отвергнет или забудет из-за этого все прежние ценности. То, что прежде
презиралось, теперь становится верховным принципом, и то, что раньше считалось истиной, теперь
считается ошибкой. Это перемещение ценностей равносильно разрушению прежних жизненных
ценностей и, следовательно, подобно опустошению страны от наводнения.
Так, у Шпиттелера небесный дар Пандоры приносит стране и людям несчастье. Подобно тому как
в классической легенде из ящика Пандоры проистекают болезни, наводняя и опустошая страну, так и у
Шпиттелера из сокровища Пандоры возникает подобное же несчастье. Чтобы понять это, нам
необходимо отдать себе отчет в свойстве данного символа. Первыми находят это сокровище крестьяне,
подобно тому как пастухи первые приветствовали Спасителя. Они и так и эдак повертывают сокровище
в руках — «пока они наконец совсем не поглупели под впечатлением чуждого, безнравственного и
беззаконного явления». Когда же они принесли сокровище к королю, а тот для испытания показал его
совести, чтобы она сказала о нем «да» или «нет», тогда совесть в испуге соскочила со шкафа на пол и
спряталась под кровать, охваченная «невероятным подозрением». Как спасающийся рак, «ядовито
вытаращив глаза, враждебно обороняясь изогнутыми клешнями», — «так совесть выглядывала из-под
кровати, и случилось, что чем ближе Эпиметей пододвигал к ней этот образ, тем дальше совесть
пятилась назад, выражая отвращение. И так, молча, притаившись, сидела она там и ни слова не сказала
и не издала ни звука, как ни просил ее и как ни умолял об этом король, как ни вызывал ее на то
различными речами».
Очевидно, новый символ был очень несимпатичен совести, почему царь и посоветовал
крестьянам отнести его к священникам. «Лишь только Хифиль-Хофаль (верховный жрец) увидел лик
образа, как он начал ужасаться и отвращаться, он стал кричать и звать, скрестив руки для защиты над
головой: „Прочь с этим издевательством; в нем таится что-то противобожественное, и сердце его —
плотское, и дерзость смотрит из его глаз“».
После этого крестьяне отнесли сокровище в академию, однако учителя высшей школы нашли, что
образу недостает «чувства и души», а «кроме того, серьезности и более всего руководящей мысли».
Наконец, золотых дел мастер нашел сокровище поддельным и из простого материала. На базаре, где
крестьяне хотели сбыть образ, в дело вмешалась базарная полиция. Блюстители права при виде образа
воскликнули:
«Неужели в вашем теле нет сердца и в ваших душах нет совести, что вы осмелились и выставили
публично всем напоказ столь откровенную, бесстыдную, развратную наготу? Ну, убирайтесь скорее
отсюда прочь! И горе вам, если вы случайно этим зрелищем запятнаете невинность наших детей и
чистоту наших женщин».
Поэт характеризует символ как чуждый, безнравственный, противозаконный, претящий
