 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вопросом, и притом так быстро и основательно, что он тотчас же предчувствует дальнейшую связь,
которую он, однако, не способен мгновенно обозреть и передать в абстрактной и выработанной форме,
но это не потому, что он слишком медленно думает, а потому, что объективно невозможно охватить
мгновенно готовой формулой весь объем предчувствованной проблемы. Он, конечно, не замечает, что
ученик и не подозревает об этой проблеме, ибо он думает, что дело идет о проблеме, а не о в высшей
степени простом для него и нетрудном совете, который он мог бы дать тотчас же, если бы только он мог
уяснить себе, что именно в данный момент нужно ученику для успешного продолжения занятий. Но, в
качестве интроверта, он не постигает (не эмпатирует в) психологию другого, но устремлен вовнутрь, в
свои собственные теоретические проблемы, и нить, подхваченную учеником, он прослеживает, восходя
к теоретической проблеме, прекрасно приспособляясь к проблеме, но не к тому, что в данный момент
нужно ученику. Понятно, что такая своеобразная установка интровертного преподавателя очень
нецелесообразна в смысле преподавания и так же неблагоприятна в смысле личного впечатления,
производимого интровертом. Он вызывает впечатление медлительности, странности и даже
ограниченности, и поэтому не только широкая публика, но и тесный круг его коллег очень часто
недооценивает его, и это длится до тех пор, пока позднейшие исследователи не передумают, не
переработают и не переведут его умственный труд.
Математик Гаусс отличался таким нежеланием преподавать, что каждому отдельному студенту,
приходившему к нему записываться, он сообщал, что его курс, вероятно, не состоится, для того чтобы
таким образом освободиться от необходимости читать лекции. Оствальд метко замечает, что в
преподавании для него была мучительна «необходимость излагать в лекции научные результаты без
того, чтобы сначала детально установить и выточить точный смысл терминов. Сообщать другим свои
выводы без такой обработки могло возбуждать в нем такое чувство, как если бы он должен был
показываться чужим людям в ночной рубашке». /89- S.380/ Этим замечанием Оствальд касается очень
существенного пункта, а именно упомянутого уже выше отвращения интровертного доводить до
сведения окружающих какие-нибудь иные сообщения, кроме совершенно безличных .
Оствальд обращает внимание на то, что обычно романтику приходится сравнительно рано
заканчивать свое жизненное поприще вследствие чрезмерного истощения. Оствальд склонен объяснять
и этот факт повышенной быстротой реакции. Но так как я держусь того мнения, что понятие быстроты
умственных реакций научно далеко еще не выяснено и что до сих пор отнюдь не доказано, да вряд ли
когда-либо и можно доказать, что реакция вовне слагается быстрее, чем реакция вовнутрь, то мне
кажется, что причиной преждевременного истощения экстравертного исследователя является по
существу именно его направленная вовне реакция. Он очень рано начинает печататься, быстро
приобретает известность, вскоре развивает интенсивную публицистическую и академическую
деятельность, поддерживает личные отношения с широким кругом друзей и знакомых и, кроме того,
принимает необычайно живое участие в развитии своих учеников. Интровертный исследователь
начинает печататься позднее, его труды следуют друг за другом с большими промежутками, по большей
части они бывают выражены в более сжатой форме, повторений одной и той же темы не встречается,
разве только если при этом может быть изложено что-нибудь существенно новое; вследствие сжатого
лаконизма его научных сообщений, которые зачастую бывают лишены каких бы то ни было указаний на
пройденный путь или на обработанные материалы, его труды остаются непонятыми и незамеченными,
и сам исследователь остается неизвестным. Его отвращение к преподаванию не побуждает его искать
учеников, его малая известность исключает отношения к широкому кругу знакомых, и поэтому он живет
обычно не только по необходимости, но и по собственному выбору — в уединении, не подвергаясь
опасности слишком израсходовать свои силы. Его реакция, устремленная внутрь, постоянно уводит его
опять на тесно ограниченные пути исследовательской деятельности, которая сама по себе хотя и
сопряжена с большим напряжением и при большой длительности тоже приводит к истощению, однако
не требует добавочных затрат силы на знакомых и учеников. К тому же следует, конечно, принять во
внимание, что явный успех романтика является живительным и освежающим фактором, которого
классик очень часто бывает лишен, так что он бывает вынужден искать себе единственное
удовлетворение в завершенности своего исследовательского труда. Поэтому мне кажется, что
сравнительно раннее истощение романтического гения происходит оттого, что его реакция направлена
вовне, а не оттого, что его реакция слагается быстрее.
