 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
же укоренившейся реальностью, как и внешний объект. Не будь это так, совсем нельзя было бы говорить
о какой-либо длительной и, по существу, остающейся равной себе действительности, а соглашение с
традициями было бы невозможным делом. Поскольку, следовательно, и субъективный фактор есть
нечто столь же неумолимо данное, как протяженность моря и радиус земли, постольку и субъективный
фактор притязает на все значение мироопределяющей величины, которая никогда и нигде не может
быть скинута со счета. Субъективный фактор есть второй мировой закон, и тот, кто основывается на
нем, тот имеет столь же верную, длительную и значащую основу, как и тот, кто ссылается на объект. Но
как объект и объективно данное отнюдь не остаются всегда неизменными, ибо они подвержены
бренности, равно как и случайности, так и субъективный фактор подлежит изменчивости и
индивидуальной случайности. Вместе с тем и ценность его оказывается лишь относительной. Дело в
том, что чрезмерное развитие интровертной точки зрения в сознании ведет не к лучшему и более
значительному использованию субъективного фактора, но к искусственному субъектированию сознания,
которое уже нельзя не упрекнуть в том, что оно «чисто субъективно». Таким путем возникает некая
противоположность тому сознательному освобождению сознания от субъективности, которое
встречается в преувеличенно экстравертной установке, заслуживающей вейнингеровского определения
«себяненавистнической» (misautisch). Так как интровертная установка опирается на всюду наличное, в
высшей степени реальное и абсолютно неизбежное условие психологического приспособления, то такие
выражения, как «себялюбиво» («philautisch»), «эгоцентрично» и т. п., являются неуместными и
негодными, потому что они вызывают предубеждение, будто речь идет всегда только о нашем любезном
эго. Ничто не может быть превратнее такого предположения. Однако с ним приходится часто
встречаться при исследовании суждений экстравертного об интровертном. Конечно, я совсем не хотел
бы приписать эту ошибку каждому отдельному экстравертному человеку, а скорее отнести ее на счет
общераспространенного в наше время экстравертного воззрения, которое не ограничивается
экстравертным типом, а имеет столько же представителей и в другом типе, выступающем таким образом
вполне против себя же самого. К этому последнему и даже с полным основанием относится упрек в
том, что он изменяет своему собственному роду, тогда как первый тип не подлежит по крайней мере
этому упреку.
В нормальном случае интровертная установка следует той, в принципе наследственно данной,
психологической структуре, которая является величиной, присущей субъекту от рождения. Однако ее
отнюдь не следует просто отождествлять с эго субъекта, что имело бы место при вышеупомянутых
определениях; она есть психологическая структура субъекта до всякого развития его эго. Подлинный,
лежащий в основе субъект, а именно самость, гораздо шире по объему, нежели эго, ибо самость
включает в себя и бессознательное, тогда как эго есть, в сущности, центральный пункт сознания. Если
бы эго было тождественно с самостью, то было бы непонятно, каким образом мы в сновидениях можем
иногда выступать в совершенно иных формах и значениях. Конечно, для интровертного является
характерной особенностью то, что он, следуя столь же своей собственной склонности, сколько и общему
предрассудку, смешивает свое эго со своей самостью и возводит эго в субъекта психологического
процесса, чем он как раз и осуществляет вышеупомянутое болезненное субъективирование своего
сознания, которое отчуждает его от объекта.
Психологическая структура есть то же самое, что Семон (Semon) назвал мнемой, а я
коллективным бессознательным.
Индивидуальная самость есть часть, или отрезок, или представитель
некоей разновидности, которая имеется всюду, во всех живых существах, и притом в соответственных
градациях, и которая оказывается опять-таки врожденной каждому существу. Врожденный способ
действия (acting) издревле известен как инстинкт или влечение; способ психического постижения
объекта я предложил назвать архетипом. Я могу предположить общеизвестным, что следует понимать
под инстинктом. Иначе обстоит дело с архетипами. Под архетипом я разумею то же самое, что я уже
раньше, примыкая к Якобу Буркхардту, называл «первичным» или «исконным образом» (primordial) и
описал в главе XI этого труда. Я должен отослать читателя к этой главе и особенно к параграфу «образ».
Архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или
еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним
основаниям вообще невозможны. Содержания коллективного бессознательного представлены в
сознании как ярко выраженные склонности и понимание вещей. Обычно они воспринимаются
