 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
могла бы иметь убеждающую силу. Напротив, эти типы очень часто обнаруживают грубо
отталкивающее отношение к другим, хотя они совершенно не сознают этого и отнюдь не имеют
намерения это показать. О таких людях будут судить справедливее и относиться к ним снисходительнее,
если узнают, как трудно перевести на понятный язык то, что открывается внутреннему оку. Однако это
снисхождение отнюдь не должно идти так далеко, чтобы вовсе не требовать от них сообщения. Это
принесло бы таким типам самый большой вред. Сама судьба готовит им — быть может, даже чаще, чем
другим людям, — непреодолимые внешние затруднения, способные отрезвить их от упоений
внутренним созерцанием. Но часто лишь крайняя нужда способна вынудить у них наконец какое-нибудь
человеческое сообщение.
С экстравертной и рациональной точки зрения такие типы оказываются, вероятно, самыми
бесполезными из всех людей. Но если посмотреть с высшей точки зрения, то такие люди являются
живыми свидетелями того факта, что богатый и полный движения мир и его бьющая через край
упоительная жизнь живут не только вовне, но и внутри. Конечно, такие типы суть лишь односторонняя
демонстрация природы, но они поучительны для того, кто не позволяет духовной моде данного момента
ослеплять себя. Люди такой установки суть своего рода двигатели культуры и воспитатели. Их жизнь
поучает большему, чем их слова. Их жизнь и не в последней степени их величайший недостаток —
неспособность к коммуникации — объясняют нам одно из великих заблуждений нашей культуры, а
именно суеверное отношение к слову и изображению, безмерную переоценку обучения путем слов и
методов. Ребенок, конечно, позволяет родителям импонировать ему громкими словами. Люди, кажется,
верят даже в то, что этим импонированием ребенок воспитывается. В действительности же дитя
воспитывается тем, как родители живут; а словесные жесты, которые родители прибавляют к этому,
самое большее — смущают ребенка. То же самое относится и к учителям. Однако вера в метод так
велика, что если только метод хорош, то и учитель, пользующийся им, кажется освященным.
Малоценный человек никогда не бывает хорошим учителем. Но он скрывает свою вредную
малоценность, тайно отравляющую ученика, за превосходной методикой и за столь же блестящей
интеллектуальной способностью выражаться. Естественно, что ученик более зрелого возраста не желает
ничего лучшего, как знание полезных методов, ибо он уже побежден общей установкой, которая верует в
победоносный метод. Он уже знает по опыту, что самая пустая голова, способная машинально
повторять метод, является лучшим учеником. Вся окружающая его среда показывает ему словами и
жизнью, что весь успех и все счастье находятся вовне и что стоит лишь владеть правильным методом,
чтобы достичь желаемого. Разве жизнь его религиозного законоучителя демонстрирует ему то счастье,
которое излучается богатством внутреннего созерцания? Конечно, иррациональные интровертные типы
не являются учителями совершенной человечности. Им недостает разума и этики разума, но их жизнь
научает другой возможности, отсутствие которой мучительно чувствуется в нашей культуре.
г) Основные и вспомогательные функции
Я отнюдь не хотел бы. чтобы предыдущее изложение вызвало впечатление, будто эти типы в
такой чистоте встречаются in praxi (в реальной жизни) относительно чаще. Это лишь своего рода
гальтоновские семейные фотографии, накопляющие общую и поэтому типическую черту, тем самым
несоразмерно подчеркивая ее, тогда как индивидуальные черты столь же несоразмерно стушевываются.
Точное исследование индивидуального случая обнаруживает тот явно закономерный факт, что наряду с
наиболее дифференцированной функцией в сознании всегда бывает и относительно детерминирует еще
вторая функция, имеющая второстепенное значение и поэтому менее дифференцированная. Для
большей ясности повторим еще раз: сознательными могут быть продукты всех функций; но о
сознательности функции мы говорим лишь тогда, когда не только осуществление ее подчинено воле, но
когда и принцип ее является руководящим для ориентирования сознания. Но последнее имеет место
тогда, когда мышление, например, является не только плетущимся вослед обдумыванием и
пережевыванием, но когда его заключения имеют абсолютную значимость, так что логический вывод
при случае имеет значение мотива, а также гарантии практического поступка без всякой другой
очевидности.
