 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
оказывается в дальнейшем настолько же задерживающей развитие, насколько до этого она
бессознательно содействовала подъему и росту. Тогда она вызывает диссоциацию личности, ибо
субъект под ее влиянием расщепляется на две частичные личности, чуждые одна другой.
Идентификация не всегда относится к лицам, но иногда и к предметам (например,
отождествление с каким-нибудь духовным движением или с деловым предприятием), и к
психологическим функциям. Последний случай даже является особенно важным. В таком случае
идентификация ведет к образованию вторичного характера, притом так, что индивид до такой степени
отождествляется со своей лучше всего развитой функцией, что в значительной степени или даже совсем
отчуждается от первоначального уклона своего характера, вследствие чего его настоящая
индивидуальность впадает в сферу бессознательного. Этот исход является почти регулярным у всех
людей с дифференцированной функцией. Он составляет даже необходимый этап на пути индивидуации
(см.) вообще.
Отождествление с родителями или ближайшими членами семьи есть отчасти нормальное
явление, поскольку оно совпадает с априорным семейным тождеством. В таком случае рекомендуется
говорить не об идентификации, а о тождестве, как это и соответствует положению дела. Именно
идентификация с членами семьи отличается от тождества тем, что оно не есть априори данный факт, а
слагается лишь вторичным образом в нижеследующем процессе: индивид, образующийся из
первоначального семейного тождества, наталкивается на пути своего приспособления и развития на
препятствие, требующее для своего преодоления особых усилий, — вследствие этого возникает
скопление и застой либидо, которое понемногу начинает искать регрессивного исхода. Регрессия
воскрешает прежние состояния и, среди прочего, семейное тождество. Это регрессивно воскрешенное,
собственно говоря, почти уже преодоленное тождество есть идентификация с членами семьи. Любая
идентификация с лицами складывается на этом пути. Идентификация всегда преследует такую цель:
усвоить образ мысли или действия другого лица для того, чтобы достигнуть этим какой-нибудь выгоды,
или устранить какое-нибудь препятствие, или разрешить какую-нибудь задачу.
18. Идея. В данном труде я иногда пользуюсь понятием «идея» для обозначения известного
психологического элемента, имеющего близкое отношение к тому, что я называю образом (см.). Образ
может быть личного или безличного происхождения. В последнем случае он является коллективным и
отличается мифологическими свойствами. Тогда я обозначаю его как изначальный или первичный
(исконный) образ. Но если образ не имеет мифологического характера, то есть если он лишен
созерцаемых черт и является просто коллективным, тогда я говорю об идее. Итак, я употребляю слово
идея для выражения смысла,
заключенного в изначальном образе, смысла, абстрагированного от
конкретики этого образа. Поскольку идея есть абстракция (см.), постольку она представляет собой нечто
производное или развившееся из более элементарного, она является продуктом мышления. В таком
смысле — чего-то вторичного и производного — идею понимает Вундт /101- Bd.7. S.13/ и другие.
Но поскольку идея есть не что иное, как формулированный смысл изначального образа, в котором
этот смысл был уже символически представлен, постольку идея, по своей сущности, не есть нечто
выведенное или произведенное, но с психологической точки зрения она имеется налицо априори, как
данная возможность мысленных связей вообще. Поэтому идея по существу (не по своей формулировке)
есть априори существующая и обусловливающая величина. В этом смысле идея у Платона есть
первообраз вещей, в то время как Кант определяет ее как архетип (Urbild) всего практического
употребления разума, трансцендентное понятие, которое, как таковое, выходит за пределы возможности
опыта /102/, понятие разума, «предмет которого совсем не может быть найден в опыте». /103- Т.2. С.64/
Кант говорит: «Хотя мы и должны сказать о трансцендентальных понятиях разума: они суть только
идеи,
тем не менее нам ни в коем случае не следует считать их излишними и ничтожными. Ибо даже
если ни один объект не может быть этим определен, все же они могут в основе и незаметно служить
рассудку каноном для его распространенного и согласного с собой употребления, причем хотя он не
познает этим никакого предмета более,
чем он познал бы по своим понятиям, но все же в этом
познании он руководится лучше и дальше. Не говоря уже о том, что, может быть, они делают
возможным переход от понятий природы к практическим понятиям и, таким образом, могут доставить
самим моральным идеям опору и связь со спекулятивными познаниями разума». /102/
Шопенгауэр говорит: «Итак, я понимаю под идеей каждую определенную и твердую ступень
