 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Что есть символ, что нет — это зависит прежде всего от установки (см.) рассматривающего
сознания, например рассудка, который рассматривает данное обстоятельство не просто как таковое, но,
сверх того, и как выражение чего-то неизвестного. Поэтому весьма возможно, что кто-нибудь создает
такое обстоятельство, которое для его воззрения совсем не представляется символическим, но может
представиться таковым сознанию другого человека. Точно так же возможно и обратное. Мы знаем и
такие продукты, символический характер которых зависит не только от установки созерцающего их
сознания, но обнаруживается сам по себе в символическом воздействии на созерцающего. Таковы
продукты, составленные так, что они должны были бы утратить всякий смысл, если бы им не был
присущ символический смысл. Треугольник с включенным в него оком является в качестве простого
факта такой нелепостью, что созерцающий решительно не может воспринять его как случайную игру.
Такой образ непосредственно навязывает нам символическое понимание. Это воздействие
подкрепляется в нас или частым и тождественным повторением того же самого образа, или же
особенно тщательным выполнением его, которое и является выражением особенной, вложенной в него
ценности.
Символы, не действующие сами из себя, как было только что описано, или мертвы, то есть
превзойдены лучшей формулировкой, или же являются продуктами, символическая природа которых
зависит исключительно от установки созерцающего их сознания. Эту установку, воспринимающую
данное явление как символическое, мы можем назвать сокращенно символической установкой.
Она
лишь отчасти оправдывается данным положением вещей, с другой же стороны, она вытекает из
определенного мировоззрения, приписывающего всему совершающемуся — как великому, так и малому
— известный смысл и придающего этому смыслу известную большую ценность, чем чистой
фактичности. Этому воззрению противостоит другое, придающее всегда главное значение чистым
фактам и подчиняющее фактам смысл. Для этой последней установки символ отсутствует всюду, где
символика покоится исключительно на способе рассмотрения. Зато и для нее есть символы, а именно
такие, которые заставляют наблюдателя предполагать некий скрытый смысл. Идол с головою быка
может быть, конечно, объяснен как туловище человека с бычьей головой. Однако такое объяснение вряд
ли может быть поставлено на одну доску с символическим объяснением, ибо символ является здесь
слишком навязчивым для того, чтобы его можно было обойти. Символ, навязчиво выставляющий свою
символическую природу, не должен быть непременно жизненным символом. Он может, например,
действовать только на исторический или философский рассудок. Он пробуждает интеллектуальный или
эстетический интерес. Жизненным же символ называется только тогда, когда он и для зрителя является
наилучшим и наивысшим выражением чего-то лишь предугаданного, но еще непознанного. При таких
обстоятельствах он вызывает в нас бессознательное участие. Действие его творит жизнь и
споспешествует ей. Так, Фауст говорит: «Совсем иначе этот знак влияет на меня».
Жизненный символ формулирует некий существенный, бессознательный фрагмент, и чем более
распространен этот фрагмент, тем шире и воздействие символа, ибо он затрагивает в каждом
родственную струну. Так как символ, с одной стороны, есть наилучшее и, для данной эпохи,
непревзойденное выражение для чего-то еще неизвестного, то он должен возникать из самого
дифференцированного и самого сложного явления в духовной атмосфере данного времени. Но так как, с
другой стороны, живой символ должен заключать в себе то, что родственно более широкой группе
людей, для того, чтобы он вообще мог воздействовать на нее, — то он должен и схватывать именно то,
что обще более широкой группе людей. Таковым никогда не может быть самое
высокодифференцированное, предельно достижимое, ибо последнее доступно и понятно лишь
меньшинству; напротив, оно должно быть столь примитивно, чтобы его вездесущее не подлежало
никакому сомнению. Лишь тогда, когда символ схватывает это и доводит до возможно совершенного
выражения, он приобретает всеобщее действие. В этом и заключается мощное и вместе с тем
спасительное действие живого социального символа.
Все, что я сказал сейчас о социальном символе, относится и к индивидуальному символу.
Существуют индивидуальные психические продукты, явно имеющие символический характер и
непосредственно принуждающие нас к символическому восприятию. Для индивида они имеют сходное
функциональное значение, какое социальный символ имеет для обширной группы людей. Однако
происхождение этих продуктов никогда не бывает исключительно сознательное или исключительно
