 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Вопрос теперь можно поставить так: каким образом следует так охватить все эти функции
общими понятиями, чтобы они смогли выделиться из расплывчатости простого индивидуального
существования? Грубую типизацию подобного рода давно уже создала социальная жизнь в фигурах
крестьянина, рабочего, художника, ученого, воина и т. д. или в перечне всех профессий. Но психологии
с такой типизацией делать практически нечего, потому что среди людей науки, как однажды ехидно
сказал один известный ученый, есть и такие, которые являются всего лишь «интеллектуальными
носильщиками».
То, что здесь имеется в виду, — вещь весьма тонкая. Недостаточно говорить, например, об
интеллекте, ибо это понятие слишком обще и неопределенно; разумным можно назвать все, что
функционирует гладко, быстро, эффективно и целесообразно. И ум, и глупость являются не функциями, а
модальностями, и они никогда не говорят о том что, а всегда о том как. То же самое касается моральных
и эстетических критериев. Мы должны суметь обозначить то, что в привычных реакциях действует в
первую очередь. Поэтому мы вынуждены использовать здесь нечто такое, что на первый взгляд
выглядит столь же ужасающе, как психология способностей XVIII столетия. В действительности же мы
прибегаем к уже имеющимся в обыденном языке понятиям, которые доступны и ясны каждому. Если,
например, я говорю о «мышлении», то только философ не знает, что под этим подразумевается, но ни
один дилетант не найдет это непонятным; ведь мы употребляем это слово ежедневно и всегда
подразумеваем под ним примерно одно и то же, однако если попросить дилетанта дать четкое
определение мышлению, то он окажется в весьма затруднительном положении. То же самое касается
«памяти» или «чувства». Насколько трудно бывает научно определить такие непосредственные
психологические понятия, настолько же легки они для понимания в обиходном языке. Язык par
excellence (предпочтительно, в основном) является собранием наглядностей; оттого-то с таким трудом
закрепляются и очень легко отмирают ненаглядные, слишком абстрактные понятия, что они слишком
мало соприкасаются с действительностью. Однако мышление и чувство являются такими
неотъемлемыми для нас реалиями, что любой непримитивный язык имеет для них совершенно
определенные выражения. Следовательно, мы можем быть уверены, что эти выражения совпадают
соответственно с совершенно определенными психическими фактами, как бы эти комплексные факты
научно ни назывались. Каждый представляет себе, что такое, например, сознание, и, хотя наука далеко
еще этого не знает, никто не может сомневаться в том, что понятие «сознание» покрывает вполне
определенные психические факты.
Именно поэтому я и взял в качестве критериев различения внутри одного типа установки просто
выраженные в языке дилетантские понятия и обозначил ими соответствующие психические функции.
Например, я взял мышление, как оно в общем понимается, поскольку мне бросилось в глаза, что одни
люди размышляют несоизмеримо больше других и, соответственно, в своих решениях придают больший
вес разуму. Они используют мышление для того, чтобы понять мир и к нему приспособиться, и, с чем
бы они ни сталкивались, все подвергается обдумыванию и осмыслению либо же, в крайнем случае,
приведению в соответствие с заранее разработанными общими принципами. Другие же люди
удивительным образом пренебрегают мышлением в пользу эмоционального фактора, то есть чувства.
Они стойко проводят «политику чувств», и требуется уже действительно чрезвычайная ситуация, чтобы
заставить их задуматься. Эти люди представляют собой полную противоположность первому типу, что
особенно бросается в глаза, когда первые являются деловыми партнерами вторых или же когда они
вступают друг с другом в брак. При этом один из них может отдавать предпочтение своему мышлению
независимо от того, экстраверт он или интроверт. Разве что тогда он пользуется им лишь
соответствующим для своего типа образом.
Однако преобладанием той или иной функции объясняются не все имеющиеся различия. Ведь то,
что я называю мыслительным или эмоциональным типом, — это люди, которые опять-таки содержат в
себе нечто общее, что я не могу охарактеризовать иначе как словом рациональность. То, что мышление в
своей сути рационально, не будет, пожалуй, оспаривать никто. Но когда мы перейдем к чувству,
появятся веские контрдоводы, которые я не стал бы отметать сразу. Напротив, я могу заверить, что
проблема чувства задала мне немалую головоломку. Однако я не хочу перегружать свой доклад
изложением различных научных мнений относительно этого понятия, а лишь вкратце выскажу
собственную точку зрения на данный вопрос. Основная трудность здесь состоит в том, что слова
