 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
свидетельство, которое полнее и больше всего человека, а именно то, что составляет сущность всего
человека. Так подойди же и предстань предо мною, о душа! Если ты божественна и вечна, как полагают
иные философы, — то ты не можешь солгать; если ты не божественна, а подвластна смерти — как
полагает, правда, один лишь Эпикур, — то ты не дерзнешь солгать; снизошла ли ты с неба или рождена
из праха земного, сочетание ли ты чисел или атомов, зачинаешь ли ты свое существование вместе с
зачатием плоти или лишь впоследствии внедряешься в нее — все равно, откуда бы ты ни произошла и
как бы ни создала ты человека таким, каким он есть, а именно существом разумным, способным к
восприятию и познанию! Тебя же я не призываю, душа, обученная в школах, искушенная книжным
познанием, вскормленная и вспоенная в академиях и аттических колоннадах, — тебя, что вещаешь
мудрость. Нет, я беседовать хочу с тобой, душа, что проста и не мудрствуешь лукаво, — с тобой,
неопытной и неловкой, какою ты бываешь у тех, кто, кроме тебя, ничего не имеет, — с тобой,
приходящей с улицы, с угла, из мастерской. Мне нужно именно твое незнание».
Самоизувечение Тертуллиана путем sacrificium intellectus приводит его к открытому признанию
иррационального факта внутреннего переживания, то есть к истинной основе его верования.
Необходимость религиозного процесса, который он ощущал внутри себя, он выразил в непревзойденной
формуле: Anima naturaliter Christiana («Душа по природе своей христианка»). Вместе с sacrificium intellectus
для него утратили всякое значение и философия, наука, а следовательно, и гнозис. В дальнейшем
течении его жизни вышеописанные черты характера стали выступать еще резче. Когда Церковь была
наконец поставлена в необходимость идти на компромиссы в угоду большинству, Тертуллиан против
этого возмутился и стал ярким приверженцем фригийского пророка Монтана. Монтан был экстатиком,
представителем принципа абсолютного отрицания всего мирского, поборником безусловной
одухотворенности. В ожесточенных памфлетах Тертуллиан набросился на политику папы Каликста и
очутился, таким образом, вместе с монтанизмом более или менее extra ecclesiam. Согласно показанию
Августина, он впоследствии будто бы не поладил и с монтанистской сектой и основал свою
собственную.
Можно сказать, что Тертуллиан — классический пример интровертного мышления. Его
огромный, необыкновенно проницательный интеллект сопровождается очевидной чувственностью
(sensuality). Процесс психологического развития, который мы называем христианским,
доводит его до
жертвы, до уничтожения, отрезания самого ценного органа (ампутации наиболее ценной функции) —
мифическая идея, заключенная и в великом символе жертвоприношения Сына Божьего. Самым ценным
органом Тертуллиана именно и был интеллект и вытекающее из него ясное познание. Вследствие
sacrificium intellectus он преградил себе путь к чисто логическому рассудочному развитию и, по
необходимости, должен был признать основой своего существа иррациональную динамику своих
душевных глубин. Он должен был ненавидеть гностический мир мысли, его специфически
интеллектуальную оценку динамических душевных глубин, потому что это именно и был тот путь,
который ему надлежало покинуть для того, чтобы признать принцип чувства.
Полной противоположностью Тертуллиану является Ориген. Ориген родился в Александрии в
185 году н.
э.
Его отец был христианским мучеником. Сам Ориген вырос в совершенно своеобразной
духовной атмосфере, в которой переплетались и сливались мысли Востока и Запада. С большой
любознательностью он усваивал себе все достойное изучения и, таким образом, воспринял
совокупность всего, что в те времена давал неисчерпаемо богатый александрийский мир идей:
христианских, иудейских, эллинистических, египетских. Он с успехом выступал в качестве учителя в
школе катехизаторов. Языческий философ Порфирий, ученик Плотина, так отзывается о нем: «Внешняя
жизнь его была христианской и противозаконной, но в своих мнениях о вещах и о божестве он был
близок эллинам и в инородные мифы вводил представления греков».
Еще до 211 года совершилось его самооскопление, о внутренних мотивах которого можно только
догадываться, поскольку исторически они неизвестны. Как личность он пользовался большим
влиянием, речь его очаровывала и убеждала. Он был постоянно окружен учениками и целой толпой
стенографов, на лету ловивших драгоценные слова, исходящие из уст почитаемого учителя. Он известен
как автор многочисленных сочинений; в деле преподавания он развивал огромную энергию. В
Антиохии он читал лекции по богословию даже матери императрице, Маммее. В Кесарии (город в
Палестине. — прим. ред.)
он возглавлял школу. Его преподавательская деятельность многократно
