 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
безусловного». Мысль Ансельма заключается в том, что имеющееся в нашем интеллекте понятие о
превысшем существе влечет за собой и качественность существования (non potest esse in intellectu solo). Из
этого он выводит: «Итак, существует нечто более великое, нежели все, что можно себе представить;
также нельзя себе представить, чтобы это великое нечто не существовало вовсе; и это Ты, Бог наш».
Логическая несостоятельность онтологического аргумента столь очевидна, что приходится искать
психологических объяснений тех причин, по которым такой ум, как ум Ансельма, мог прибегнуть к
такой аргументации. Ближайшую причину тому следует искать в общей психологической
предрасположенности реализма вообще, а именно в том факте, что есть на свете известный класс
людей, а согласно духу времени, и целые группы людей, которые ставят ценностный акцент на идее; в
таком случае на долю идеи приходится более высокая реальная, то есть жизненная, ценность, нежели на
долю действительности отдельных вещей. Представители такого воззрения не могут даже и допустить,
чтобы то, что для них наиболее значительно и ценно, не существовало бы и в действительности. Ведь
они обладают несомненнейшим доказательством действенности идеи, потому что вся их жизнь, все их
мышление и чувство всецело ориентированы такой реалистической точкой зрения. Невидимость идеи
ничего не значит рядом с ее несомненной действенностью,
которая уже сама по себе есть
действительность. У таких людей понятие действительности идейное, а не сенсуалистическое.
Современник Ансельма и его противник Гаунилон выступил с опровержением этого положения,
ссылаясь при этом на то, что столь распространенное представление о блаженном, идеальном острове
(вроде страны феаков или феакян — Гомер. Одиссея, песнь VIII) вовсе еще не доказывает его
действительного существования. Разумность такого возражения слишком очевидна. В течение целых
столетий выставлялось немало точно таких же или сходных возражений, но это ничуть не помешало
тому, что онтологический аргумент не вымер и до последних времен и даже в XIX веке имел еще своих
представителей в лице Гегеля, Фихте и Лотце. Такие противоречия нельзя приписать чрезмерному
недостатку логики или полному ослеплению с той или другой стороны. Это было бы нелепо и пошло.
Нет, перед нами психологические различия, захватывающие самые глубины, и эти различия надо раз и
навсегда признать и всегда иметь в виду. Предположение, что существует одна лишь психология или
один лишь психологический основной принцип, — такое предположение является невыносимой
тиранией лженаучного предрассудка о нормальном человеке. Постоянно говорят об «определенном»
человеке и о его «психологии», которая во всех случаях и всегда «не что иное, как именно то». Точно так
же постоянно говорят об определенной действительности, как будто бы существует только одна-
единственная действительность. Действительность есть то, что действует в человеческой душе, а вовсе
не то, что некоторые люди признали «действенным» и с такой предвзятой точки зрения обобщили как
«действительность». И если даже поступают при этом по всем правилам науки, все-таки никогда не
следует забывать, что наука не есть сумма всей жизни, — она лишь одна из психологических установок,
лишь одна из форм человеческого мышления.
Онтологический аргумент не есть ни аргумент, ни доказательство, а лишь психологическое
констатирование того факта, что на свете существует известный класс людей, для которых какая-либо
определенная идея является действенной и действительной, то есть действительностью, сходной с
таковой воспринимаемого мира. Сенсуалист отстаивает достоверность своей «реальности», а человек
идеи утверждает достоверность своей психологической действительности. Психология должна принять
факт существования этих двух (или нескольких) типов и во всяком случае никогда не принимать один из
типов как недоразумение другого; пусть психология никогда не делает серьезной попытки сводить один
тип на другой, словно всякое инобытие есть не что иное, как функция все одного и того же. Но это
отнюдь не уничтожает испытанного научного принципа: principia explicandi praeter necessitatem non sunt
multiplicanda. Необходимы именно различные принципы психологического объяснения. Помимо всего
вышесказанного в пользу такого предположения нас должен был бы убедить еще и следующий
знаменательный факт: несмотря на то, что Кант, казалось бы, основательно покончил с онтологическим
аргументом, целый ряд философов после Канта снова взялись за этот аргумент. И оказалось, что и в
наше время мы так же далеки — или, вернее сказать, еще дальше — от примирения пар
противоположностей, как идеализм и реализм, спиритуализм и материализм, включая и все побочные
вопросы, нежели то было в первые
периоды Средневековья, когда было по крайней мере одно общее
миросозерцание.
