 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
всякого сомнения, но точно так же несомненно и сходство между вещами, позволяющее соединять их
под одно общее понятие. Человеку, психологически установленному на восприятие, главным образом,
сходства между вещами, собирательное понятие дается, так сказать, само собой, оно положительно
навязывается ему так же несомненно, как фактическая данность чувственных восприятий. Но человеку,
психологически установленному на восприятие, главным образом, отличительных признаков вещей, их
сходство воспринимается с трудом: то, что он видит, это их разнородность, различие, являющиеся для
него столь же несомненной фактической данностью, как для другого сходство.
Кажется, как будто эмпатия к объекту является тем психологическим процессом, который
особенно ярко освещает именно разнородность объектов; абстракция же от объектов является, напротив,
словно процессом, особенно способным отвлекаться от фактического различия между отдельными
вещами в пользу их общего сходства, которое и есть основа идеи. Соединение эмпатии и абстракции
дает именно ту функцию, которая лежит в основе понятия концептуализма. Концептуализм построен на
единственно возможной психологической функции, способной примирить разногласие между
номинализмом и реализмом и ввести их в одно общее русло.
Хотя в Средневековье говорилось много высоких и громких слов о душе, но, собственно,
психологии в то время не было вовсе: психология является одной из самых юных наук. Если бы в те
времена существовала психология как наука, то Абеляр дал бы объединяющую формулу в esse in anima. Де
Ремюза ясно осознал этот факт и выразил его следующими словами: «В чистой логике универсалии суть
лишь термины условного языка. В физике, которая для него скорее трансцендентна, нежели опытна, ибо
она является настоящей его онтологией, все роды и виды основаны на том, откуда в действительности
происходит и как слагается все живое. Наконец, между чистой логикой и физикой существует нечто
среднее, как бы переходная наука, которую можно назвать психологией,
— тут Абеляр изучает
возникновение наших понятий и дает всю умственную генеалогию существ, картину или символ их
иерархии и их реального существования». /32- T.2 P.112/
Универсалии раньше вещей (Universalia ante rem) и после вещей (post rem) остались спорным
вопросом и для всех последующих веков — они только сбросили свое схоластическое облачение и
вновь появились, облеченные в новые формы. По существу, это была все та же старая проблема.
Попытка ее разрешения смещается то в сторону реализма, то в сторону номинализма. Научность XIX
века толкнула проблему в сторону номинализма, после того как философия начала XIX века более
удовлетворяла требованиям реализма. Но противоположности уже не так далеки друг от друга, как были
во времена Абеляра. У нас есть психология, наука-посредница, единственная, способная объединить
идею и вещь, не насилуя ни той ни другой. Такая возможность заложена в самой сущности психологии,
но нельзя утверждать, что психология до сих пор исполнила эту свою задачу. В этом смысле мы не
можем не согласиться со словами де Ремюза: «Итак, Абеляр восторжествовал, ибо, несмотря на веские
ограничения в приписываемых ему номинализме или концептуализме, на которые указывает
проницательная критика, ум его — несомненно, современный нам ум в своем зародыше. Он
предупреждает, опережает и как бы предсказывает его. Так, белеющий поутру на горизонте свет есть уже
свет невидимого солнца, которое должно озарить мир».
Кто не считается с существованием психологических типов и с вытекающим из этого фактом, что
истина одного является заблуждением другого, для того попытка Абеляра будет не чем иным, как еще
одним лишним схоластическим хитросплетением. Но коль скоро мы признаем наличность двух типов,
тотчас же попытка Абеляра покажется нам весьма знаменательной. Абеляр ищет среднюю точку зрения
в sermo, которое является в его разумении не столько «дискурсом», «рассуждением», «речью», сколько
осмысливающим нечто «предложением», то есть определением, пользующимся для закрепления своего
смысла несколькими словами. Абеляр не говорит о verbum (слово), потому что verbum с точки зрения
номиналиста не что иное, как «vox» (голос, речь), «flatus vocis» (явление речи, языковой факт, словесная
конструкция). Именно в том и заключается великая психологическая заслуга как древнего, так и
средневекового номинализма, что он основательно расторгнул первобытное магическое или
мистическое тождество слова с объектом — слишком основательно даже для того типа, основа которого
заложена не в том, чтобы крепко держаться за вещи, а в том, чтобы абстрагировать идею и ставить ее
над вещами. Абеляр, обладавший такой шириной духовного кругозора, должен был обратить внимание
на эту ценность номинализма. Слово и для него было лишь vox, «предложение» же (то есть sermo, по его
