 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
внутреннюю необходимость. Но еще чаще случалось так, что их не постигали вовсе, потому что
наиболее важные законы развития человеческого духа до сих пор скрыты от нас за семью печатями.
Я, правда, не признаю особенной ценности за философским жестом поэта, потому что интеллект
— ненадежное орудие в руках поэта. Интеллект свершил все, что ему в данном случае было доступно, а
именно: он раскрыл наличность противоречия между нашим желанием и опытом. Но было бы напрасно
требовать, чтобы философское мышление разрешило еще и это противоречие. Даже если бы это
разрешение, в конце концов, было мыслимо, мы все-таки очутились бы перед затруднением, потому что
дело вовсе не в мыслимости или в открытии рациональной истины, а в нахождении пути, приемлемого
для действительной жизни. В предложениях и мудрых поучениях никогда не было недостатка. Если бы
дело состояло лишь в этом, то человечество уже во времена Пифагора имело бы возможность во всех
отношениях достичь идеала. Поэтому нельзя понимать предложение Шиллера буквально, а лишь как
символ, облеченный, однако, согласно философской склонности поэта, в форму философского понятия.
И в этом смысле «трансцендентальный путь», на который Шиллер намеревается вступить, также отнюдь
не следует принимать за критико-познавательное рассуждение, а понимать символически — как
всегдашний путь человека, наталкивающегося на непреодолимое препятствие, на задачу, не разрешимую
разумом. Но для того чтобы найти этот путь и вступить на него, человек должен простоять долгое время
на перепутье, перед теми противоположностями, к которым его привела прежняя разветвившаяся
дорога. Перед ним оказалось препятствие, запрудившее течение его жизни и вызвавшее застой либидо, а
такой застой всегда ведет к распадению противоположностей, соединенных ранее в непрерывном
течении жизни; и тогда противоположности восстают друг на друга словно противники, жаждущие боя.
Продолжительность и исход этой борьбы учесть невозможно; но в конце концов противоположности
истощаются, а энергия, утраченная ими, идет на образование того третьего, которое является исходной
точкой для нового пути.
Согласно этому правилу и Шиллер глубоко погружается в исследование действенных
противоположностей. Каково бы ни было препятствие, на которое мы наталкиваемся — если оно
только достаточно велико, — разлад между нашим внутренним намерением и сопротивляющимся
внешним объектом всегда вызовет разлад и в нашей собственной душе; ибо в то время, как я стремлюсь
подчинить сопротивляющийся объект моей воле, все мое существо понемногу вовлекается в отношение
к объекту вследствие сильной оккупации либидо, что, так сказать, втягивает часть моего существа в
объект. Это вызывает частичное отождествление меня с объектом, на основании сходства между
некоторыми элементами моей личности и сущностью объекта. Такое отождествление тотчас же
переносит конфликт в мою собственную душу. Эта «интроекция» моего конфликта с объектом создает во
мне разлад с самим собою, вследствие которого я становлюсь бессильным по отношению к объекту; а
это бессилие вызывает во мне такие аффекты, которые всегда являются симптомом внутреннего разлада.
Однако эти аффекты доказывают и то, что я сам себя воспринимаю и что я — если я не слеп —
становлюсь способным направить внимание на самого себя и проследить игру противоположностей в
самом себе.
По этому пути идет и Шиллер: он не видит конфликта между государством и индивидом; он
понимает его иначе: в начале 11-го письма Шиллер говорит о двойственности между «личностью» и
«состоянием», то есть между эго и его изменчивой аффективностью. В то время как эго отличается
сравнительной устойчивостью, его отнесенность, то есть его аффектированность, изменчива. Таким
путем Шиллер пытается сразу добраться до самых корней разлада. Фактически дело так и обстоит: на
одной стороне мы видим сознательную функцию нашего эго, а на другой — связь эго с коллективом. И
то и другое присуще психологии человека. Но эти основные факты будут в каждом данном случае
представляться людям различных типов — в различном свете. Для человека интровертного типа идея
эго будет несомненно представлять собой непрерывность и доминанту
сознания, в то время как все
этому состоянию противоположное будет означать для него состояние отнесенности или
аффектированности. Для экстравертного же типа, напротив, главное значение имеет непрерывность
отношения к объекту, в то время как идея эго отступает на второй план. Поэтому и вся проблема
представляется ему в ином свете. Этого не следует терять из виду, а напротив, этот пункт всегда надо
помнить во время разбора дальнейших рассуждений Шиллера. Когда, например, он говорит, что
«личность открывается лишь в вечно пребывающем „я“, и только в нем» — то это помыслено с точки
