 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
своего синтеза ясное выражение. Мне думается, что мы и тут имеем дело с такого же рода затруднением.
К понятию «эстетического настроения» как среднего, творческого состояния Шиллер сам присоединяет
такие мысли, по которым мы
без труда узнаем всю глубину и серьезность этого понятия. С другой
стороны, он столь же ясно признавал, что «влечение к игре» и есть эта искомая средняя деятельность.
Правда, нельзя отрицать, что эти два понимания в известном смысле взаимно противоположны, потому
что игра и серьезность плохо согласуются друг с другом. Серьезность возникает из глубокого
внутреннего понуждения, игра же есть его внешнее выражение, его обращенный к сознанию аспект. Во
избежание недоразумений надо заметить, что дело не в том, что человек хочет играть, а в том, что он
вынужден играть; мы имеем дело с играющей деятельностью его фантазии, вызванной внутренним
понуждением, без принуждения со стороны внешних обстоятельств или со стороны воли. [Шиллер:
«Именно потому, что у человека эстетически развитого воображение, даже в его свободной игре,
сообразуется с законами и что чувственность его идет на то, чтобы наслаждаться не без участия
разумных определений, — к разуму слишком легко предъявляется требование взаимной услуги:
сообразоваться во всей серьезности его законодательства с интересами воображения и ничего не
предписывать воле без согласия чувственных влечений» («О необходимых пределах применения
художественных форм»). /40- Vol.18. P.195/] Это — серьезная игра. А между тем, рассматривая ее извне,
сознательно, то есть с точки зрения коллективного суждения, это все-таки не что иное, как игра. Но
игра, исходящая из внутреннего понуждения. В этом и заключается двусмысленность, присущая всему
творческому.
Если игра исчерпывается сама собою, не порождая ничего пребывающего и живого, то она и не
была не чем иным, как игрой; в противном случае это называется творческой деятельностью. Из
играющего движения факторов, взаимоотношения которых пока еще не установлены, возникают
группировки, лишь впоследствии оцениваемые наблюдающим и критическим интеллектом. Создание
нового является делом не интеллекта, а влечения к игре, действующего по внутреннему понуждению.
Творческий дух играет теми объектами, которые он любит.
Поэтому легко можно принять за игру всякую творческую деятельность, возможности которой
скрыты от толпы. На свете, наверное, было очень немного творческих людей, которых не упрекали бы в
«игре». Для гениального человека, каким был Шиллер, мы склонны признать законность иных точек
зрения. Однако он сам хотел бы выйти за пределы, в которые поставлен исключительный человек и
люди, подобные ему; он хотел бы дойти до уровня более обыкновенного человека с тем, чтобы и его
приобщить к тому подвигающему и спасительному началу, которые и без того присущи творческой
натуре в силу могучего внутреннего понуждения. Но возможность распространения такой точки зрения
на воспитание человека вообще отнюдь еще не обеспечена, по крайней мере кажется, что этого еще нет.
Для разрешения этого вопроса мы, как всегда в таких случаях, должны прибегнуть к
свидетельству истории человеческого духа. Для этого необходимо, чтобы мы еще раз ясно представили
себе, какова та основа, из которой мы исходим при обсуждении этого вопроса: мы видели, что Шиллер
требует освобождения от противоположностей, доходящего до полной пустоты сознания, в которой,
стало быть, никакой роли не играют ни ощущения, ни чувства, ни мысли, ни намерения. Это желанное
состояние есть не что иное, как состояние недифференцированного сознания, то есть такого сознания, в
котором, вследствие депотенцирования энергетических ценностей, все содержания утратили свою
различность. Действительное же сознание возможно только там, где ценности создают различимость
содержаний. Где нет различности, там не может быть и действительного сознания. Поэтому мы имеем
право назвать такое состояние «бессознательным», хотя возможность сознания во всякое время имеется
налицо. Мы имеем, стало быть, дело с искусственным «понижением ментального уровня» [Janet:
«abaissement du niveau mental».], а это именно и создает сходство с йогою и с состоянием гипнотического
«оцепенения». [«Engourdissement».]
Насколько мне известно, Шиллер нигде не высказывался о том, как он в сущности представляет
себе технику — если можно так выразиться — создавания эстетического настроения. Пример с Юноной
Людовизи (Juno Ludovisi), который он попутно приводит в своих письмах, показывает нам состояние
«эстетического благоговения», которое характеризуется как полное отдавание себя созерцающему
объекту и вчувствование в него. Но состояние такого благоговения не отличается отсутствием
содержания и определений. Однако этот пример в связи с целым рядом других мест указывает на то, что
