 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
Таким образом, если несколько полемически заострить изображение общей сути
рассмотренной выше аналогии положения дел в области психического пространства,
психического времени и проблемы памяти, то итог этого рассмотрения сведется к
следующему: психическое пространство и психическое время оказываются иллюзиями,
фактически психика оказывается свободной от пространства и времени. Последние являются
общим свойством только материальных объектов и материального носителя психики, но
отнюдь не ее самой, а экспериментально и теоретически обнаруживаемые в сенсорно-
перцептивных процессах и процессах памяти пространственные и временные компоненты
интерпретируются как результат работы беспространственной и безвременной логики
мыслительных процессов. Мышление, таким образом, оказывается предпосылкой ощущений,
восприятий и памяти.
Итак, мы пришли к тому, что если психическое пространство, психическое время и
необходимым образом связанная с ними психологическая специфичность памяти являются не
психологической фикцией, не иллюзией, а психической реальностью, то искать ее основы и
закономерности необходимо в области исходных уровней организации психики – в области
сенсорно-перцептивных процессов, т.е. в области сенсорного пространства и сенсорного
времени. Так анализ необходимым образом подвел к рассмотрению вопроса о связи
психологической специфичности памяти как запечатления, сохранения и воспроизведения
прошлого опыта с природой и закономерностями организации сенсорного времени и
сенсорного пространства.
Память, сенсорное время и сенсорное пространство
Как уже упоминалось, постановка проблемы связи памяти с психическим временем
принадлежит Аристотелю. Специфику психического времени Аристотель связывал не с
абстрактно-мыслительным отсчетом времени, а именно с его ощущением. Обнаруживая
глубочайшую философсконаучную проницательность, во многом далеко превосходящую
современное понимание этой проблемы, Аристотель связывал ощущение времени с
ощущением движения. "Ощущение, – писал он, – происходит от внешних предметов, а
припоминание из души, направляясь к движениям или остаткам их в органах чувств"
(Аристотель, 1984). Движение, связанное с припоминанием, оставляет в душе след, природа
которого – и это особенно существенно в настоящем контексте – подчиняется, согласно
Аристотелю, тем же самым общим закономерностям, что и процессы ощущения. Этот след
воплощает в себе "...реализацию того же общего принципа чувствительности, благодаря
которому мы воспринимаем и понятие времени" (цит. по: Роговин, 1966, с. 15). Таким образом,
проникая в самую глубину существа проблемы, Аристотель связывает припоминание, т.е.
память, ощущение движения и ощущение времени в один концептуальный узел.
Затем, как упоминалось, в изучении этой проблемы последовала многовековая пауза, после
которой чрезвычайно глубокие идеи Аристотеля получили некоторое развитие, хотя в
теоретической и экспериментальной психологии они и доныне не реализованы полностью.
В новое время дальнейшее развитие аристотелевские идеи о природе психического времени
получили по преимуществу, хотя, конечно, не исключительно, во французской философско-
психологической научной школе. Начало возрождению этих идей положил французский
философ Ж. Гюйо (1899). Чрезвычайно существенно, что он отверг не только кантовскую
трактовку времени как априорного условия возможности опыта, которая по самой сути своей
автоматически исключает связь памяти с психическим, и в частности с сенсорным временем,
но и рационалистическую трактовку психологической оценки времени как результата
мыслительного конструирования. С точки зрения Ж. Гюйо, идея или понятие о
последовательности является результатом последовательности не идей, а мышечных и
внутренних ощущений. Здесь содержится, таким образом, указание не только на то, что
психическое время по своему существу есть время сенсорное, но и на то, что последнее
особенно тесно связано именно с мышечными ощущениями, а через них – опять-таки с
движениями и действиями. Дополнительно к тому, что здесь воспроизводятся высказанные
