 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
объективностью метода, – вполне определенно свидетельствует о том, что обобщение и
абстракция представлены уже на дочеловеческом собственно первосигнальном или образном
уровне психики. В связи с этим Л. А. Фирсов (1972) отмечает: "Исследования, ведущиеся в
настоящее время как в отечественных лабораториях, так и за рубежом, все убедительнее
говорят о возможности образования у низших и высших обезьян элементарных абстракций (Н.
Н. Ладыгина-Котс, Варлен, Биеренс де Гаан, Л. А. Фирсов и др.), значение которых в
организации сложного поведения установлено еще недостаточно точно. Можно предположить,
что исключительно высокая лабильность навыков, легкость их перестройки, а также
обогащение основных форм навыков новыми элементами при адаптации антропоидов к новым
условиям ситуации обязаны наличию "эталонов поведения", роль которых принадлежит
абстракциям".
Если, однако, как это часто делается, предварительно принять в качестве исходного постулата
тезис о том, что всякая обобщенность или абстрагированность в познавательных процессах
есть проявление мысли, то тогда, конечно, уже просто по определению придется всякую
эмпирически констатируемую обобщенность считать свидетельством наличия мысли в ее
специфических качествах. Но такой прием заключает в себе либо эмпирически и теоретически
неоправданное "расширение термина", которое не имеет конструктивного смысла, поскольку
ничего не меняет в реальном соотношении понятий, смещая лишь их имена, либо – что уже
значительно хуже – ведет к отождествлению производного с исходным, лишает твердой
концептуальной почвы как теорию образов, так и теорию мышления; специфика последнего
может получить свое объяснение именно и только при опоре на те наличные характеристики
образа, в том числе и на его обобщенность, которые, составляя основу мысли, сами могут
быть поняты без апелляции к ее обратному влиянию. Иначе порочный круг окажется
неизбежным. И уж во всяком случае, если даже принять такой исходный постулат, нарушив
старое методическое требование "не множить сущности без надобности" ("бритва Оккама"), и
заранее допустить такое расширение термина "мышление", все равно на основе признака
обобщенности, взятого в его общем виде, провести пограничную линию между структурой
образа и структурой мысли невозможно, поскольку при этих условиях все когнитивные
процессы окажутся внутри сферы мышления.
Мы, таким образом, просто спустимся от рубежа "образмысль" к предшествующей границе
"нервный сигнал – простейший психический сигнал", ничего при этом не выиграв, поскольку
барьер "психофизиологического сечения" можно преодолеть, не прибегая к такому
преобразованию и расширению понятия "мысль", а оперируя системой понятий, относящихся
лишь к сенсорноперцептивной сфере.
Что касается, наконец, третьей и последней из перечисленных основных особенностей
мышления, фигурирующей в его наиболее распространенных определениях, – его
опосредствованности, то и здесь картина вполне аналогична той, которая описана в
отношении первых двух признаков, т.е. отражения отношений и обобщенности.
Опосредствованность действительно в качестве необходимого признака входит в перечень
главных структурных характеристик мышления. Но и она, как и предшествующие два признака,
взятая в общем виде, не содержит в себе достаточного критерия, позволяющего четко
отграничить мыслительный уровень познавательных процессов от их до-мыслительного,
образного уровня. И это вытекает из простого основания, что в определенной своей
модификации опосредствованность является свойством и вторичных образов-представлений,
поскольку последние являются образами объектов, непосредственно не воздействующих на
органы чувств.
Таким образом, все рассмотренные признаки мышления, входящие в состав его наиболее
распространенных определений, будучи необходимыми компонентами его общей структуры,
не являются, однако, носителями специфики мысли по сравнению с процессами до-
мыслительной, "чисто" образной психической информации.
