 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
44
1978; Белый Б. И., 1981; Бурлачук Л. Ф., 1979; Соколова Е. Т., 1980;
Беспалько И. Г., 1978; Беспалько И. Г., Гильяшева И. Н., 1983). Важ-
но подчеркнуть, что использование теста Роршаха в качестве диаг-
ностического инструмента сопровождается четкой, глубокой реф-
лексией диагностических задач и теоретических моделей обоснова-
ния теста на основе марксистской методологии. Опираясь на базис-
ные положения о пристрастном характере психической деятельно-
сти, конкретные теоретические обоснования психологи строят на
основе таких категорий, как «установка» (Цуладзе С. В., 1969; Нора-
кидзе В. Г., 1975), «личностный компонент» восприятия (Савенко
Ю. С., 1969, 1978; Блейхер В. М, Бурлачук Л.Ф., 1978), «индивиду-
альный стиль личности» (Соколова Е. Т., 1978, 1980).
Интересной и многообещающей выглядит попытка А. М. Эт-
кинда трактовать природу связи перцепции и личности в терминах
«образа мира» как изоморфизм двух структур - чувственной ткани
перцептивного образа и аффективно-когнитивного единства лично-
сти (Эткинд А. М., 1981).
Продолжая хронологический обзор истории развития проек-
тивных методов, мы, естественно, не можем не отметить 1935 год,
когда впервые в журнальном варианте, под двойным авторством, по-
явилось сообщение о Тематическом апперцептивном тесте (ТАТ)
как методике экспериментального изучения фантазии (Morgan С.,
Murray H., 1935). В то время тест не был обеспечен ни общей теоре-
тической концепцией - в качестве метода исследования личности он
стал рассматриваться в более поздних публикациях Г. Мюррея
(Murray Н., 1938, 1943), - ни стандартизованным руководством по
применению. У этого метода», как и у теста Роршаха, имелись свои
предшественники и своя предыстория (см., напр., Abt
L., Bellak
L.,
1950; Rapaport
D., 1968). Психологам и психиатрам давно было из-
вестно, что рассказы по сюжетным картинкам, специально подоб-
ранным для исследуемого контингента, позволяют судить о склон-
ностях людей и нередко выявляют болезненные состояния психики.
На первый взгляд замысел ТАТ казался более простым и очевидным,
чем идея Г. Роршаха. Действительно, разве Чарльзу Диккенсу, за-
канчивающему свой любимый роман о Дэвиде Копперфилде, не чу-
дилось, как он сам писал, «будто он отпускает в сумеречный мир
частицу самого себя» (Диккенс Ч., 1984, т. 6, с. 7). Мы также разли-
чаем за нравственными страданиями героев Ф. М. Достоевского ис-
кания его собственной мятущейся души. К сожалению, подобные
аналогии, к которым прибегал сам Мюррей при обосновании своего
метода, мало что проясняют в понимании того, какие именно ас-
пекты личного опыта автора прямо и зеркально отражаются в порт-
ретах и судьбах его героев, а какие, напротив, трансформируются в
прямо противоположные. А. Моруа, например, недвусмысленно на-
