 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
вместе с Ромом Харре, о социетальных символах?... Общество и институты внутри него
не должны восприниматься как независимо существующие реалии, о которых мы
порождаем символы. Скорее они сами — символы, которые мы описываем при
объяснении определенных проблемных ситуаций»
36
. Аутвейт считает, что Харре прав,
подчеркивая базисный статус индивидуальных общественных Действий и открытый,
незаконченный характер теоретического объяснения в общественных науках. «Но это не
значит, что все ненаивные объяснения должны осуществляться на основе конкретных
действий или что в социальной сфере «все сойдет» за процесс созидания символов».
Дело в том, что «направить это обсуждение в Русло учения реализма о сущностях
значило бы... допустить ошибку неуместной конкретности. Ибо, согласно правильной и
четкой формулировке Барри Хиндеса, «человеческие индивидуальности могут и не быть
главными определяющими субъектами общественной жизни, но они — единственные
действователи, чьи действия не требуют действий других субъектов постоянно». И
поэтому «надо признать как факт, что структурные понятия вроде «класса» — понятия
«теоретические» и открытые для обсуждения Но из этого не следует ничего особенного
для подтверждения их «первичности» в объяснении»
37
. Перед нами весьма
впечатляющий вывод.
Давайте еще раз резюмируем позицию Аутвейта, используя сделанное им «краткое
обсуждение теории действия и методологического индивидуализма», которое «может
помочь нам прояснить эти темы. Основные усилия реалистской критики
позитивистской и неокантианской метатеории направлены против их тенденции сводить
онтологию к гносеологии и обе, в конечном счете, к методологии... Однако... раз мы
правильно поняли категории онтологических отношений между действием и
структурой согласно линиям, намеченным гидденсовской концепцией «дуальности
структуры» и «трансформационной моделью социальной деятельности» Бхаскара, то
мы сможем увидеть проблемы редукции в теории действия и методологическом
индивидуализме в надлежащем свете, а именно как методологические вопросы о
целесообразных уровнях абстракции, осуществляемых в каждом отдельном случае прак-
тиками исследовательского процесса». Правда, «данное онтологическое
взаимоотношение между структурой и действием не есть только дело методологии, но
эти два измерения — методология и онтология — могут и должны быть аналитически
разведены». Не следует забывать, что «содержательные проблемы индивидуализма,
противопоставляемого холизму, имеют чрезвычайно широкий разброс... но важно
остановить эту тенденцию смешивать методологию и философию». Речь идет о том, что
«существенно то, что общественные науки требуют множественности
методологических подходов не меньше, чем естественные. О достоинствах этих
подходов можно судить только по практике наук и по степени, в какой они, на взгляд
обществоведов и публики, обогащают наше понимание социального мира»
38
.
Если принять этот вывод, подытоживший представления «нового реализма» об
общественных науках, как ответ на вопрос о теоретических и методологических
последствиях реализма для «современной социальной теории», то трудно сказать, чем,
собственно, он мог бы быть полезен в качестве «философии для науки» в разработке
самой «общественной теории».
Оставляя за каждой теоретической точкой зрения свободу выбора онтологических
установок и адекватных им методологических постулатов, утверждая, одновременно,
что только реализм как метатеоретическая позиция создает возможность рациональной
дискуссии относительно них (конкурентные метатеории, представленные
конвенциализмом и прагматизмом, такую дискуссию прекращают в силу деградации
онтологической проблематики и сведения ее к сфере безапелляционных предметных
дефиниций), Аутвеит запутывается в дебрях вопросов, экспликация которых, по моему
мнению, может способствовать уточнению теоретических целей реализма, а также
