 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
В таком случае рациональность появляется как априорная предпосылка исследования,
лишенная объяснительного содержания и почти наверняка ложная. Что же касается
неоклассической экономической теории, наиболее развитой формы этого направления
общественной мысли, ее, может быть, лучше всего рассматривать как нормативную
теорию эффективного действия, порождающую множество методик для достижения
данных целей, а не как объяснительную теорию, способную пролить свет на
действительные эмпирические эпизоды, т. е. как праксиологию
16
, а не социологию.
Кроме защиты конкретной формы объяснения, индивидуализм обязан своим
правдоподобием тому, что он, по-видимому, затрагивает важную истину, осознание
которой объясняет его кажущуюся необходимость, а именно — идею, что общество
образовано людьми или что оно состоит из, и только из, людей. В каком смысле это вер-
но? в том, что материальные проявления социальных воздействий состоят из
изменений в людях и изменений, произведенных людьми в Других материальных
вещах: природных объектах, таких, как земля, и продуктах культуры (артефактах),
полученных обработкой природных объектов. Можно выразить эту истину
следующим образом: материальный облик общества = лица + (материальные)
результаты их действий. Это та истина, которую индивидуалисты мельком
отметили только затем, чтобы затуманить ее своими апологетическими уловками.
Очевидно, что в методологическом индивидуализме действуют социологический
редукционизм и психо- (или праксио-) логический атомизм, определяющие
содержание идеальных объяснений в точном изоморфном соответствии с
фиксирующими их форму теоретическим редукционизмом и онтологическим
атомизмом
17
. В нем, таким образом, особо полно выражена та пара, определяющая
метод и объект исследования (а именно, социологический индивидуализм и
онтологический эмпиризм), которая, как я утверждал раньше... структурирует
практику современного обществоведения.
Реляционную концепцию предмета социологии можно сопоставить не только с
индивидуалистской концепцией, поясняемой на примере утилитаристской теории,
но и с тем, что я буду называть «коллективистской» концепцией, лучше всего
представленной, вероятно, работами Дюркгейма с их сильнейшим упором на
понятие группы. Разумеется, группа Дюркгейма — это не группа Поппера. Она,
если призвать на помощь сартровскую аналогию, более похожа на сплав, чем на
дискретный ряд
18
. (,..)Тем не менее ключевые понятия Дюркгейма, такие, как
«коллективное сознание», «органическая» против «механической» солидарности,
«аномия» и т.д., — все получают смысл от их связи с идеей коллективной природы
социальных явлений. Поэтому для Дюркгейма, по крайней мере в той степени, в
какой он остается позитивистом, устойчивые отношения должны быть воссозданы
из коллективных явлений; тогда как с реа-листской и реляционной точки зрения,
выдвигаемой здесь, коллективные явления рассматриваются главным образом как
выражения устойчивых отношений. Заметим, что, по этой концепции, не только есть
социология, по существу, не занимающаяся группой, но даже и социология, не
занимающаяся поведением.
Если Дюркгейм сочетал коллективистскую концепцию социологии с
позитивистской методологией, то Вебер — неокантианскую методологию с еще, в
основном, индивидуалистской концепцией социологии. Его разрыв с утилитаризмом
совершается главным образом на уровне формы действия или типа поведения,
которые он готов признать, но не на уровне выбора единицы исследования. Зна-
менательно, что точно так же как импульс, содержащийся в выделении Дюркгеймом
качественно новых свойств группы, тормозится его постоянным обращением к
эмпирицистской эпистемологии, так и возможности, открываемые веберовским
выделением идеального типа, сдерживаются его постоянной привязанностью к
