 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
случае «по большей части»), а также что и то, и другое право содержат в себе
запреты и заповеди (см.: II, XIX, 1), — итак, признавая все это, Суарес
констатирует важнейшее между ними различие: предписания права народов происте-
кают не из «природы вещи», не выводятся очевидным образом из естественных
принципов — все это относится к области права естественного. И запреты в праве
народов следуют не из того, что нечто является — само по себе — «злым»: это тоже
естественное право. Но право народов является не «показывающим» (ostensivum), а
установляющим (constitutivum): не запрет вытекает из зла, но зло из запрета (II, XIX,
2)! Конечно, при-этом выясняется, что право народов не-неизменно, ибо не-
необходимо в той же мере, что естественное право (это второе различие) и сходство их
не полно даже там, где они, как кажется, совпадают (это третье различие). Однако
главное состоит именно в том, что право народов есть право человеческое и
позитивное. Вместе с тем оно отличается и от гражданского права, ибо оно есть право
неписанное, привычка, общая почти для всех «наций» (см.: II, XIX, 4—6). Причина
этого в том, что род человеческий, разделенный на народы и государства, всегда имеет
некое единство; не просто единство рода, но «как бы политическое и нравственное» (II,
XIX, 9; И. де Фриз не удержался от соблазна передать это место так: «...единство как
бы политического, требуемого нравственным законом сообщества»). Правда, продол-
жает Суарес, всякое политическое образование (он перечисляет тут: civitas perfecta, что
Де Фриз переводит как «самостоятельный город-государство»; respublica и regnum, что
можно понимать просто как «королевство», «царство», имея, однако, в виду, что это
вполне могло означать и империю, какой была Испания времен Суареса, только не
универсальную, а «частную» империю) «является в себе совершенным, состоящим из
своих членов сообществом»; однако оно же является и членом «универсума» —
человеческого рода (И, XIX, 9). Не менее любопытно, что Суарес называет два вида
права народов: одно, которое действует в межгосударственной сфере, и другое,
которое характерно для поведения людей внутри государств (как, например, обычай
почитать богов жертвами, который не относится к праву естественному и все-таки
распространен повсеместно).
Итак, мы находим у Суареса общенормативную систему, в которой участвует все
человечество, причем двояким образом: через политические суверенные сообщества и
непосредственно через каждого человека. Это нормативная система вполне позитивна:
она не проистекает из естественной необходимости, зависит от привычек и соглашений
людей и допускает отклонения и изменения. Так, государство может ввести у себя
какие-то особые нормы (например, запретить проституцию или объявить
недействительными любые торговые договоры, при заключении которых была
допущена хотя бы мельчайшая несправедливость); или же право эволюционирует через
постепенное изменение привычек всех народов (см.: II, XX, 7—8; речь идет, конечно, о
двух видах права народов, как они были определены выше).
Итак, в смысле изменчивости, позитивности различие между правом народов и
правом государственным чисто количественное: последнее изменчиво в целом, в то
время как первое лишь частично (II, XX, 9). Нетрудно усмотреть связь между таким
пониманием права и идеей государственного суверенитета, а также отрицанием
объемлющей имперской власти. Доказательству того, что папа не имеет светской
власти над королями, а император не есть монарх всего христианского мира,
посвящена обширная глава в другом сочинении Суареса — «Защита веры».
Процитируем отсюда лишь короткое резюме: «Император не имеет этих правовых
полномочий или высшей юрисдикции в делах временных над всем христианским
миром (Ecclesiam).., ибо он либо никогда и не имел их, либо же,
если имел, то большей частью утерял» (III, III, 7). Достаточно сравнить это
утверждение с тем, что писал Данте, и не только содержательное различие, но и
противоположность подхода станет совершенно очевидной.
Наконец, еще один важный аспект учения Суареса привлекает наше внимание. Это
учение об общественном организме.
Ключевое для понимания позиции Суареса рассуждение содержится в третьей
книге его трактата «О законах»: человек, поскольку он рождается, обладает
разумом. Он свободен в распоряжении своими способностями и членами своего тела, не
раб, но господин своих действий. Но точно так же и политическое тело людей:
поскольку оно порождается специфическим для него образом, оно властно над самим
собой и своими членами. Как свобода дается каждому человеку самим Творцом
природы, хотя и не без вмешательства «ближайшей причины» — родителя, так и
