 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
рамках «проблемы управления» для сложных обществ. Кто-то мог бы возразить, однако,
что с точки зрения принципа отрицательной свободы не редукция, а созидание
сложности есть искупительная черта той стороны «разобщения», которая присуща
современному гражданскому обществу.
Мои оговорки относительно возможности обоснования современной концепции
свободы исключительно на процедурном понятии «коммуникативной» или
«дискурсивной» рациональности не надо понимать неправильно. Ибо я думаю, что
Хабермас прав, рассматривая такую концепцию рациональности как нормативное ядро
любой возможной постметафизической идеи разума. В некотором важном смысле эта
концепция схватывает основную нормативную структуру современного сознания. Я
хотел показать только то, что сама по себе она недостаточна, чтобы дать полное
представление о нормативном содержании современной концепции свободы.
Универсалистский принцип равных человеческих прав — это моральный принцип,
который можно бы защищать вместе с Ролзом и Хабермасом как единственно
возможное содержание всеобщего рационального согласия относительно прав
человека. Поскольку, однако, самая категория «абстрактной» или «отрицательной»
свободы и, следовательно, важный аспект того, что мы разумеем под правами человека,
не может быть частью принципа рациональности, то оказывается, «то принцип прав
человека не может прямо вытекать из принципа рациональности. Это самостоятельный
(субстантивный) моральный принцип, обоснование которого должно отличаться от
обоснования самого принципа рациональности. В то же время принцип прав человека не
есть принцип тех специальных норм, которые возможно оправдать существованием
рационального демократического согласия: как некий меташринцип прав он весьма
близок к метапринципу морали и, следовательно, определяет ограничивающее условие
того, чем могло бы стать правильное (законное) содержание демократического
консенсуса. И именно в том смысле, что принцип прав человека определяет условие
возможной рациональности демократического консенсуса. Мне кажется, что это и есть
устойчивое ядро истины в традиции современных теорий естественного права от Гоббса
до Ролза. Это твердо установленное ядро в самом деле необходимо дополнить
понятием «коммуникативной» и «дискурсивной» рациональности, если ему суждено
стать «абстрактным» зародышем современной концепции «положительной»,
коллективной свободы, т. е. универсалистской концепции демократической формы
нравственной жизни. Принципы равных свобод и коммуникативной рациональности
«нуждаются» друг в друге, но они ни в каком простом смысле «не следуют» друг из
друга. И в этом смысле свобода и разум не совпадают в современном мире, даже если
потребность в свободе — рациональная потребность и цель («телос») отрицательной
свободы — рациональная, коллективная свобода.
VI
До сих пор я скорее предполагал заранее, чем доказывал наличие внутренней связи
между хабермасовскими понятиями коммуникативной и дискурсивной
рациональности, с одной стороны, и идеей коллективной свободы — с другой.
Конечно, в известном смысле эта связь очевидна: идея демократического
самоопределения (самостоятельности) требует социального пространства для
неограниченной сообщительности (коммуникации) и публичного рассуждения
(дискурса), а также институционных форм рассудочного волеобразования. Права
индивидуальной свободы «переводятся» здесь в права политического участия,
отрицательная свобода «снимается» в коллективном самоопределении. Поэтому мы могли
бы Утверждать, что коллективная свобода — это попросту рассудочная
рациональность, которая стала формой «нравственности», если еще раз воспользоваться
термином Гегеля. Посмотрим сперва, в каком смысле эта идея правдоподобна, а в
каком нет (что все должно оьггь гораздо сложнее — следует уже из моего обсуждения
темы отрицательной свободы).
