 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
распознать, а затем это распознание сформулировать, необходима была не только нео-
бычайная интуиция Г¸те; нужны были, с одной стороны, битва при Вальми, именно
такая, по месту и времени, и, с другой стороны, присутствие Г¸те, такого-то немца в
таком-то историческом контексте и, стало быть, не в Китае, не в Турции или еще где-
нибудь, а на верном месте, достаточно отстоящем от переживаемого события и при
этом достаточно к нему причастном**. Но произошла ли, в таком случае, встреча?
Встреча человека со сфинксом, смысла с собственным двойником, вопрошания с
данным ответом? Чем был бы или мог бы быть Г¸те вне своего нахождения,
включающего как Вальми, так и то, что ему предшествовало и за ним последовало? И
чем было бы, чем быть могло бы Вальми без Г¸те, без его влюбленностей и
путешествий, без его поэзии и романов, без его обязанностей при дворе? Тут
напрашивается очевидность вторая: Г¸те не был бы вполне Г¸те и, вероятно, совсем бы
не стал им для нас, тогда как — при всем моем почтении к отзвучному г¸тевскому
слову — Вальми 1792 года было бы и осталось тем же самым, до скончания века, Ва-
льми за вычетом, разве что, формулы того или иного Г¸те. Но нуждается ли оно
вообще в какой-то формуле, в суждении здравомыс-ленном, а то и бессмысленном, не
отвергает ли оно суждение всяческое?
** На всякий случай оговорюсь: хотя Г¸те был свидетелем этого пушечног
сражения, он в нем прямо не участвовал; «жар» и «лихорадку» опасности он
переживал недолго, заехав в горячее место «от скуки и духа безрассудства».
X. — Можно подумать, что вы судите об истории по учебникам и хронологическим
таблицам. Но кто выдумал это сито? Почему такое-то, а не иное? То, что вы именуете
переживаемым событием, происходит повсюду и ежемгновенно, им перенасыщена
каждая точка пересечения времени и пространства. Ведь недаром, должно быть, на
ставшей тесной земле нам выпало изведать опыт тотальный; он-то как раз нас и
убеждает, что в ходе развития связано все: величайшее и мельчайшее, самое близкое и
самое удаленное. И потому Вальми, конечно же, не было бы Вальми без Г¸те — не
только автора «Вертера», но и Г¸те придворного и натуралиста, без его Италии, его
Шарлотт, его будущей переписки с Шиллером и даже, быть может, без его отношений
со своим лакеем*...
— Который и вызвал битву?
X. — И он тоже. Но почему «Г¸те и Вальми»? Зачем такой режущий свет? Наш
исторический взгляд уже не прикован ко всем этим помрачительным вспышкам, он,
напротив, все дальше и дальше погружается в празелень глубоководности, забираясь в
такие толщи, где еще вчера царила невозмутимая тьма и где история теперь ему
открывается атом за атомом.
— Вот именно. Наше предпочтение к безоглядному поиску и познанию микроистории
как раз и означает, что история, а тем самым и сито ее открытых возможностей, со всей
стремительностью от нас ускользает.
X. — Не история ускользает от нас, а скорее мы сами, столкнувшись с пучком ее
вероятных дорожных развязок, пытаемся на малом пространстве либо круто ее
затормозить, либо, еще лучше, от нее уклониться. Но разве такое ей выпадает впервые?
Как может она укрыться от самой себя, чтобы хоть на мгновение, на повороте дороги,
пускай и спиральной, не бькь или не совершаться? И поскольку такая немыслимость
исключена, истории, чтобы совершаться неудержимо, разумеется, недостаточно быть
только переживаемой, претерпеваемой или творкмой. Потому что она, конечно, не то, о
чем вы сейчас говорили: не просто отдельные события или же сцепление событий, или
даже какая-то прикровенная глухонемая основа, шевелящаяся под этими проблесками
откровений. Чтобы история могла с нами статься, могла быть собой и быть здесь-
