 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
интерсубъективных общезначимых притязаний всевозможных сортов. Рациональность
в этом смысле проявляется в практике размышления, аргументации и критики, где то, о
чем спорят, может быть эмпирическими, оценочными, моральными, эстетическими или
герменевтическими притязаниями на истину. Для коммуналистских концепций
свободы не только сама идея свободы, но и идея рациональности становится
«коллективным» понятием: мы не сможем объяснить, что такое рациональность, если
не обратимся к интерсубъективности жизненных форм, мысленно представленной в
интерсубъективности символического посредника, языка, благодаря которому формы
жизни приобретают законное бытие.
Таким образом, индивидуалистская и коммуналистская концепции политической
свободы противостоят друг другу по трактовке тех «рациональных» действующих
субъектов, свобода которых входит в игру сил. Индивидуалистские концепции, первым
классическим представителем которых, конечно же, был Гоббс, можно оха-
рактеризовать как антропологический «атомизм»
5
и «инструмента-листскую»
концепцию рациональности; гносеологически они близкородственны объективистской
(«механицистской», «физикалист-ской») и антиаристотелевской традиции
современной науки; политически они отражают перспективы, интересы и
самоистолкования того революционного класса, который стал господствовать в
современной Европе — буржуазии. Коммуналистские теории, напротив, уходят
корнями в аристотелевскую традицию, которой часто жертвовали в современных
индивидуалистских теориях естественного права и в радикальной критике Нового
времени, начатой Руссо и ранним романтизмом. Хотя эти две традиции — аристо-
телевская и та, что может быть названа «романтической» традицией радикальной,
моральной и эстетической критики современного общества, — во многих
отношениях несопоставимы, они имеют определенные точки схождения, явно
проявляющиеся в той парадигматической роли, которую греческий полис (или
идеализированная память о нем) играют в коммуналистской традиции. В то время
как индивидуалистские теории очень прочно ассоциируются с великими
буржуазными революциями, а тем самым и с узаконением современного
капиталистического хозяйства, коммуналистские концепции почти неизменно
критически относились не только к антропологическим предпосылкам современных
теорий естественного права, но и к действительности современного буржуазного
общества. Это показывает, конечно, что не философская, а политическая критика
«собственнического индивидуализма»
6
была главным интересом коммуналистов; и
что для них антропологические предпосылки индивидуалистских концепций, хотя и
глубоко ложные, до некоторой степени стали истинной реальностью в современном
буржуазном обществе. Тем самым спор между индивидуалистами и ком-
муналистами всегда был и еще есть политический спор о роли, которую буржуазное
общество играет в продвижении свободы в современном мире.
II
В моем идеально-типическом очерке двух взаимно противоположных типов
политической философии я уже показал, что, поскольку речь идет об
антропологических и гносеологических предпосылках, я на стороне коммуналистов.
Каждый коммуналист, однако, пока он явно хочет быть сторонником традиции
Просвещения, должен согласиться с фактом, что современное буржуазное общество
— это образцовое общество Просвещения в современном мире: единственное
общество, в котором права человека, правление закона, гражданские свободы и
демократические институты до известной степени установились надежно.
Вероятно, это опыт, подобный тому, который заставил Гегеля, начинавшего как
радикальный романтический коммуналист, стать коммуналистским защитником
того, что он называл «гражданским обществом». Поскольку гегелевская постановка
вопроса, как свобода может быть реализована в современном мире, в некотором
