 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
полагают в данном сообществе, то нам понадобятся критерии для опознания
«хорошего объяснения», а это в свою очередь потребует некоей концепции реальности,
которая (большей частью) независима от способа, каким мы воспринимаем и объясняем
ее. Как я показал в гл. 3, Харре прав, отстаивая: (1) базисную роль индивидуальных
социальных действий и (2) открытый, незаконченный характер теоретического
объяснения в общественных науках. Но это не значит, что все ненаивные объяснения
должны осуществляться на основе конкретных действий или что в социальной сфере
«все сойдет» за процесс созидания символов. Первое положение Харре, видимо,
удовлетворяет формулировке Бхаскара, что «социальные структуры, в отличие от
природных, не существуют независимо от видов деятельности, которые они
контролируют ... [и] ... от понимания субъектами того, что они делают»
18
. В
действительности эта формулировка может слишком далеко завести по пути
редуцирования структур. Мы вынуждены прибегать к мнимофактическим ссылкам на
действие. Сказать, что я занимаю некую позицию силы, может означать или что я
реально применяю силу, или что я мог бы так действовать, если б выбрал это.
Второе положение, относительно открытого характера социальной теории, я
подробно обсуждал в гл. 2. Направить это обсуждение в русло учения реализма о
сущностях значило бы, я думаю, допустить ошибку неуместной конкретности. Ясно,
что сущности, постулированные обществоведением, отличны от сущностей, посту-
лированных естествознанием, но главный интерес не в этом, а скорее в универсальных
различиях между теоретизированиями в Двух областях и, в частности, в гораздо
меньшей способности социальной теории к открытию. Отказаться от притязания, что
социальная наука когда-нибудь сможет обеспечить «того же рода чувственную ясность
и объяснительную мощь, уже достигнутую науками о природе»
19
, не значит отрицать
всякую объяснительную способность у социальной теории. Это не обязывает нас также
говорить вместе с Бурдье, будто всем объяснительным высказываниям в общественных
науках надо предпосылать ограничительную оговорку, что «вс¸ происходит, как если
бы...»
20
.
Краткое обсуждение теории действия и методологического ин-Дивидуализма может
помочь нам прояснить эти темы. Основные усилия реалистской критики позитивистской
и неокантианской метатеории направлены против их тенденции сводить онтологию к
гносеологии и обе, в конечном счете, к методологии. Мне кажется, однако, что раз мы
правильно поняли категории онтологических отношений между действием и
структурой согласно линиям, намеченным гидденсовскои концепцией «дуальности струк-
туры» и «трансформационной моделью социальной деятельности» Бхаскара, то мы
сможем увидеть проблемы редукции в теории действия и методологическом
индивидуализме в надлежащем свете, а именно как методологические вопросы о
целесообразных уровнях абстракции, осуществляемых в каждом отдельном случае
практиками исследовательского процесса. Другими словами, если верно, что система
отнесения к категории действия — это «попросту подход, более глубоко и точно
проникающий в суть того, каким образом общество существует только в индивидах,
находящихся в определенных социальных отношениях»
21
,
то это не потому, что
структуры не реальны и только теория действия имеет законную опору в базисной
персоналистской онтологии Стросона
22
, но потому, что для определенных целей это
подходящий уровень абстракции, на котором можно работать.
Данное онтологическое взаимоотношение между структурой и действием не есть
только дело методологии, но эти два измерения — методология и онтология — могут и
должны быть аналитически разведены. Методологический индивидуализм следует
рассматривать просто как метод целесообразный в одних контекстах и неуместный в
других; путаница возникает, когда индивидуалисты пытаются идти дальше и
фундировать свою методологическую программу в эмпирической реалистской онтологии,
