 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
уступает место даже ненависти, на почве раскаяния, разочарования и злобного
чувства. Или же может иметь место упорная борьба между сохранившимся libido и
разочарованной любовью, что наблюдается и в обыденной любви человека.
Мы можем сравнить теперь вышеописанные явления с обыденными жизненными
явлениями, носящими название угара любви. Мы сейчас же найдем здесь много
совпадающих пунктов. Мужчина и женщина понравились друг другу. При этом,
благодаря чувственному и духовному общению, у обеих сторон возбуждается симпатия
и libido sexualis, причем каждое из этих чувств, в свою очередь, действует на
другое возбуждающе. Libido склонно обрамлять каждый поступок любимого существа
сиянием красоты и прелести, эта же окраска действует усиливающее на симпатию.
Тут очевидна роль взаимного внушения, которое в дальнейшем своем развитии и дает
так-называемую "безумную страсть". Конечно, здесь все основано на взаимном
оптическом обмане. Чем больше безумства, порывов, безрассудна и внезапности в
такой влюбленности, тем меньше в ней знакомства с характером противоположного
пола, тем скорее она базируется на иллюзиях. И при отрезвлении эта "любовь" не
только развалится, но и уступит место равнодушию, если не отвращению и даже
ненависти. Тут мы видим участие внушения в любви. Влюбленный также склонен
неинтересную и злую девушку считать чуть ли не богиней, а влюбленная женщина
принимать какого-нибудь эгоистичного и отвратительного дон-жуана — за идеал
мужской красоты, как загипнотизировенный — глотать сырой картофель, считая его
вкусным апельсином.
Эта родственность выступает особенно энергично в тех случаях, когда
имеется налицо лишь односторонняя влюбленность, другая же сторона, на почве
libido sexualis, является соблазняющей (отсюда исключаются грязные денежные
соображения, как источник соблазна), но действующей весьма разумно, не теряя
рассудка, а призывая лишь libido в сотрудники в интересах соблазна. В этом
случае можно сказать, что соблазнитель играет роль внушающего, а соблазняемая
сторона — роль подвергшейся внушению, конечно, если тут не было места расчету,
страху, слабости или же добродушию.
Соблазнитель, в свою очередь, может находиться под некоторым эротическим
влиянием, которое, разумеется, во всей своей интенсивности отражается на стороне
соблазненной, все мысли которой, чувства и стремления совпадают с желаниями,
внушенными соблазнителем. Любовь и преданность могут в некоторых случаях быть
обусловленными одним только внушением, без участия libido sexualis. Законы и
юридиция, к сожалению, не считаются с этими обстоятельствами. Не всегда роль
соблазнителя-гипнотизера находится в руках мужчины; не подлежит сомнению, что
Антоний, член триумвирата в Риме, был загипнотизирован Клеопатрой, державшей его
у своих ног. Таких Антониев можно было бы немало насчитать и в настоящее время,
но их не должно принимать за нормальное явление.
Роль внушения в любви, таким образом, огромна, и на его основе и построены
все проявления самоослепления в любовном угаре. Но мы должны, однако,
констатировать, что любовное опьянение, лишенное разумных основ, с его
внушениями на почве иллюзий, дает в результате человеку больше яда, чем счастья.
Я объясню это еще проще. Если два человека, достаточно серьезных и
благородных, полюбили друг друга на честных началах и сумели вовремя не только
оценить чувственную сторону своих желаний, но и изъять ее из своих
взаимоотношений, посвящая каждый себя на изучение другого, то в результате
любовный угар для них совершенно не опасен. Если одна сторона обнаружит перед
другою наибольшее количество лучших качеств, то это обстоятельство лишь послужит
к упрочению любви. Но если два эгоиста, строящих свою жизнь лишь на холодном
расчете, будут Охвачены сильным libido sexualis, то и у них может иметь место
достаточно счастливый брак, если только libido их не переходит пределов
животного инстинкта и не касается спокойных функций интеллекта. Здесь почти или
совершенно не будет участвовать внушение любовной страсти. Трудно определить,
часто или реже имеют место подобного рода случаи. Нельзя считаться, во всяком
случае, с мерилом изящной литературы, которая всегда склонна была уделять всю
свою энергию изображению романических чувств в неестественном их проявлении и в
тесном соприкосновении их с элементами патологии. Что касается среднего
человека, то он мало поддается влиянию любовного угара и на наслаждения половой
любви смотрит приблизительно так же, как и гастроном на изысканное и любимое им
блюдо. Это столь же непоэтично, сколько свойственно натуре человека, особенно же
мужчины. Таких гастрономов, впрочем, немало и среди женщин. Такая половая связь,
разумеется, лишена поэзии страсти. Можно ее рассматривать даже не как любовь, а
как обыденное проявление мещанского полового наслаждения, аналогично стремлению
