 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
— все это обусловливается» разумеется, взглядом на вещи, господствующим в
окружающей среде. Как заметил это вполне справедливо Гавелок Эллис, социальное
чувство стыда основано на опасении возбудить отвращение в других. Обычай
обнажать и скрывать ту или иную часть тела определяет собою реакцию чувств
стыда, причем нагому дикарю также свойственно стыдиться одежды, как и нам
наготы. Обычаи такого рода быстро усваиваются. Таким образом, английская мисс,
которая не позволит себе в Англии, из чувства стыда, увидеть обнаженную на пару
сантиметров ногу или руку, быстро свыкается с окружающими ее под тропиками
совершенно голыми неграми. В связи с преувеличенной стыдливостью, имеет место
проявление чопорного жеманства, дающего также неинтересные результаты, хотя и
менее вредные, чем последствия порнографического душевного склада. Стыдливость в
такой мере свойственна некоторым молодым мужчинам, что их пугает и волнует одна
только мысль о всем, что касается пола. Половые отношения представляются им, в
связи с эротическими явлениями, в виде чего-то чудовищного и причиняющего им
глубокие страдания. Ища выход в онанизме, они страшно боятся и его, рисуя себе
последствия этого порока в самых ужасных красках, считая себя навеки погибшими,
но, благодаря той же стыдливости и боязни, опасаясь выложить перед кем-нибудь
душевное свое состояние. Страдания этих несчастных граничат нередко с безумием
отчаяния, но и обращение к кому-либо редко обеспечивает им искомое облегчение,
так как одни считают долгом их легкомысленно вышучивать, а другие, по своей
глупости, напускают на них еще больше страха. Половая стыдливость на такой почве
принимает болезненный характер, входя в общее психопатологическое состояние
половой сферы.
Под жеманством мы разумеем половое чувство стыда в его кодифицированном и
догматизированном виде, причем в основе его уже лежит ложь, так как объект его
не выходит из пределов условностей, и нет такой рациональной причины, в силу
которой человек должен был бы стыдиться любой части своего организма. Мы можем
тогда лишь говорить о естественном и обоснованном чувстве стыда, когда ему
приходится считаться с известными мотивами нечистоплотного свойства или же
посягательством на нравственные устои.
Психические проявления любви в духовном мире мужчины, с ее отрицательной
стороны, можно всего лучше проследить, когда мужчина холост. Состояние
холостячества, разумеется, в наше время не совпадает с половым воздержанием, но
в обыкновенных случаях оно знаменует собою отречение от половой любви. Можно,
пожалуй, сказать, что имеются двух категорий холостяки—целомудренные и
нецеломудренные. Обе эти категории, однако, ближе друг к другу психологически,
чем к женатому и вообще семейному человеку. В среднем, для холостяков не столь
ощутителен жизненный пробел, как для старой девы. Но этот пробел, без сомнения,
имеется налицо. Холостяку является необходимым чем-нибудь, во что бы то ни
стало, вознаградить себя за отсутствие у него любви и семьи. Мужчине, правда, в
этом отношении значительно легче, чем женщине, так как он может отвлечься,
например, умственным трудом или другою какою-нибудь жизненной целью. Чисто
инстинктивные чувства его, в свою очередь, находят себе относительное
удовлетворение в обзаведении собаками, кошками, попугаями, в воспоминаниях о
пережитом, в страсти к устройству коллекций, в усыновлении приемышей, в
осуществлении своих любимых привычек и проч. Ему свойственно в большинстве
случаев подпасть под башмак какой-нибудь старой и злой экономки; если же таковой
не окажется, то как хозяйство, так и его собственная персона находятся в
запустении. В других случаях он впадает в мелочную и придирчивую педантичность.
Холостяк вообще отличается пессимизмом и ворчливостью и подвержен капризам и
причудам. Его странности и оригинальности вошли в поговорку. Эгоизм его
пользуется широким простором, в то время как альтруизм не встречает в нем самом
никакой поддержки. Холостяк не очень редко подвержен половым ненормальностям,
которые скрыты у него под личиной целомудрия, причем им мало-по-малу усваиваются
неестественная стыдливость и жеманство, если его мысли не отвлечены в сторону
какой-нибудь трудовой деятельности. По отношению к женщинам, он может быть то
ненормально нелюдимым, то, наоборот, проникнутым исключительным уважением,
граничащим с культом. Здесь, конечно, нет и речи о тех холостяках, одинокая
жизнь которых и целомудрие обусловлены этическими соображениями высшего порядка,
посвятивших свои годы самоотречению и труду. Но и таким личностям ничто
человеческое не чуждо — и наклонности, свойственные вообще холостяцкому миру, не
чуждые разумеется, и им. Мы должны придти к заключению, что сознание неполноты
жизни не покидает даже лучшего холостяка, причем в зависимости от зтого страдает
не только его чувство, ну и весь психический склад ума. Если бы налицо были одни
