 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
начинается болью, когда она становится женщиной, и кончается болью, когда она рожает.
На два эти пика и натянут канат ее счастья, которое граничит с болью. Это - природа, а
против природы не попрешь.
Официант, это чай или кофе? Вы в нем что, половую тряпку полоскали?
* * *
О, юг, Черное море! Достаточно сказать это, чтобы остальное возникло перед взором само
- полный курортный набор: солнце, тепло, лазурный прибой, пальмы, загорелые тела,
отчаянно смелые купальники, звездные вечера в стрекоте цикад, гуляние по набережным и
музыка танцплощадок... Все это так известно, сплошные штампы и общие места - но все
равно приятно отдохнуть на море. И прохаживаются пары, и отношения их, как правило,
несложны и весьма сходны, и не льются слезы при расставании навсегда, хотя всяко
бывает, всяко бывает, верно?
Пролетел месяц, пролетел. Пожалуйте возвращаться в обычную колею, к дому и работе. Да
и надоел уже этот юг, скучно тут. А подробности - подробности у каждого свои. Не в них
дело.
* * *
И вот первый из двух наших приятелей. Бедный заморыш стал буквально выше ростом,
загар благообразил его, и вообще появилась в нем не то чтобы уверенность, но некое
раздражающее нахальство и самомнение. И провожает его на вокзале роскошная женщина,
и смотрит на него влажными собачьими глазами, и удивляются тихо окружающие
дисгармоничности этих отношений: неказист повелитель, в чем тут дело?
А дело просто... Разбивать ее сердце он вовсе не собирался. Он полагал, что ему с ней все
равно не светит - такая красавица, и чувствам воли не давал - не надеялся. И показывал
пренебрежение. И был спокоен - не терял головы. И молол языком умно и даже интересно.
И красивой женщине, конечно, захотелось капельку пококетничать и мимолетно проверить
свою власть над сильным полом. А никакой власти не оказалось. И в ее самолюбии
появилась щербинка, и за эту щербинку зацепилась нить чувств и стала разматываться. Да-
да, пушкинское "чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей".
Он привлек ее внимание: он вел себя необычно. Он внушил некоторое уважение: ему было
плевать на ее чары. Он уязвил: явно не стоил ее и, однако, пренебрегал ею. Красивую
женщину заело. Он заранее замкнул свою душу, боясь поражения и не желая боли. И эта
душа, к которой ей было не прикоснуться, сделалась для нее загадочной. Стала манить. И
она сама придумала, какая это душа. И придумала, понятно, так, как ей хотелось бы!
Он расчетливо дразнил ее, как бы тая в жаре ее чувства - и тут же обдавая холодом. Она
начала страдать. Красивые, сильные мужчины и веселые развлечения перестали
интересовать ее. Она ощутила боль, еще не понимая, что это боль вошедшего в нее крючка,
о который она сама рвется. Она гордо переносила эту боль, но он тут же делался ласков и
покорен. Она торжествовала было победу, покой, удовлетворение и была краткое время
благодарна ему за избавление от этой боли, но он тут же дергал крючок вновь, осаживал
ее, уязвлял, унижал пренебрежением. И все повторялось сначала, только все сильнее и
сильнее с каждым разом.
